– Да нет. Сами пошли. Из детдома нас забрали. Нашёлся… добрый человек.
Родичем Еремея не назову. Не когда проверяют. Мало ли, чего покажет. Легенду нашу мы давно уж подправили, хотя рассказывать её особо некому.
– Он при семье одной. Служит. Взял вот в помощь. Там хозяин тоже в разорение вошёл. А на руках – сестра да братец, головою скорбный. Вот и пригодились.
– Это… это ужасно.
Молчать про Таньку с Мишкой не вариант. Если уж в этом разговоре артефактом засвечивают, то и на них выйдут. Поэтому скармливаем старую добрую историю. Вдовица, у которой Мишка флигель снял, если что всё-то подтвердит и от себя сочинит самую малость.
А там пусть разбираются в этом ворохе информации, где правда, а где не особо.
– Да не. Нормально. Сперва при них, а так-то хозяин в лавку устроился. Тоже работает. Мы ж на завод решили.
– Ага, – подтверждает Метелька.
– Сперва вот тут. Опыта набраться. Там, глядишь, на мастера выучимся. Тогда и зарплата другою будет.
– Хороший план, – согласился товарищ Светлый, поднимаясь. – Что ж, удачи вам, молодые люди…
– И вам тоже, – я чуть склонил голову. – Филимона там встретите, так пните, чтоб пироги тащил. И вправду жрать охота, сил нет.
Глава 4
С каждым годом всё большее число крестьян оставляет свои наделы, направляясь в город. Если лет двадцать тому так называемый «отхожий промысел» был явлением временным, позволявшим людям занять себя и заработать в пустые зимние месяцы, то в настоящее время он представляет собой потенциальную проблему. Жизнь в городе кажется более лёгкой, ко всему фабрики и заводы, испытывая недостаток в рабочей силе, сулят крестьянам немалые с их точки зрения деньги. И в результате с места снимаются не отдельные люди, но целые семьи. Пустеют дома и улицы, и скоро наступит то время, когда целые деревни исчезнут с лица земли. Кто тогда будет обрабатывать землю? Кто…
«Вестникъ». Открытое письмо главы дворянского собрания Кержакова В.Н. о проблемах и вызовах современности, а также крестьянском вопросе.
Филимон притащил и миску со щами, и пироги. Один тут же сгрёб, поспешно вцепившись в обгорелую корку остатками зубов. Это, значит, чтоб не отобрали. С другими, может, и не сработало бы, тут народец в целом брезгливостью не отличается, но я вот лучше поголодаю чутка, чем обслюнявленное есть.
– Савка, – Метелька ткнул меня локтем в бок, взглядом на Филимона указывая.
– Потом, – я покачал головой. Обсуждать что-либо в корчме, да рядом с Филькой, было как минимум неразумно. А потому мы просто сдвинулись к краю, освобождая место другим. И пара хмурых закопчённых мужиков плюхнулись на лавку. Один даже к нам повернулся, небось, собираясь вовсе согнать, но встретившись со мною взглядом, передумал.
Силу тут чуяли.
– Филька, ты где этих клоунов раскопал-то? – спрашиваю небрежно и пирог забираю, пока его Филимон не оприходовал.
– Кого?
– Скоморохов, – поправляюсь.
– Скажешь тоже… какие тебе скоморохи? Это люди серьёзные, из Обчества, – Филимон вытер пальцы о рубаху.
– Какого?
Вот так его обычно не заткнуть, а тут прямо каждое слово и клещами тащить приходится. И он, чуя интерес, надувается, пыжится, хотя видно, что самого распирает от желания говорить.
– Этого… как его… погодь… тут во, на, – он протянул мне мятую и изрядно уже замызганную карточку.
Надо же, какие ныне революционеры продвинутые пошли.
Хотя на карточке значилось весьма себе приличное: «Благотворительное общество помощи рабочим и крестьянам».
– Это… к нам приходили. К тятьке. Ну, на Заречную ишшо, – Филимон косился на пироги, сомневаясь, рискнуть ли и утащить ещё один, или это уж чересчур будет.