– Рядом, – в который раз повторяет Еремей. И я спешно поправляю очки, выданные мне с прочим облачением.

Ну да, глаза у меня странные.

Приметные.

И мы идём. Еремей, что подобно ледоколу рассекает толпу, и следом, в фарватере, мы с Метелькою тащимся.

– Это, – долго молчать Метелька не способный. – Вона, видишь? Это «Стрела». Она прям на столицу идёт…

Поезд, причаливший к первой платформе, выделялся узорами на железной морде своей, витиеватыми львами на боках и всенепременными гербами, с которых даже золочение не пооблезло. Ну или не потонуло под слоем гари.

– Там только вагоны первого и второго классов, – продолжает нашёптывать Метелька, впрочем, не отставая от Еремея. – Вона… те, которые синие, это первый. Только для чистой публики. Даже купцов, говаривают, не всяких пустят, если только первой гильдии… ну или есть медалька почётного гражданина. А ежели нету, то пожалте во второй. Вона, рыжие, видишь?

Вагоны поблескивали на солнышке. Широкая боковина ближайшего была открыта, и человек в форме, полусогнувшись, с видом прелюбезным, что-то втолковывал серьёзных форм даме.

– А нам?

– А нам не на «Стрелу», – отозвался Метелька, не без труда оторвав взгляд от вагонов с их показною роскошью, внешнею позолотой и вензелями. – Нам вона… туда.

Наш поезд был куда как попроще. Невысокий, какой-то вытянутый локомотив, черный то ли от краски, то ли от покрывавшего его слоя копоти. Обязательные орлы и те едва угадывались на боковинах. Тут вагоны были зелеными и мышасто-серыми[5].

Людей здесь было куда как поболе. Толпа растянулась вдоль поезда, ничуть не опасаясь, что соседний, та самая «Стрела» может тронуться. Детишки и вовсе без страху заглядывали под колёса, не удивлюсь, что и лазили там же.

– А нам в какой вагон? – поинтересовался я у Еремея.

– Третьего классу, – отозвался он. – Сейчас глянем, где не сильно людно…[6] Куда прёшь, дура?!

Это адресовалось юркой бабёнке, что попыталась протиснуться вперёд. Та отскочила в сторону и разразилась бранью, впрочем, тотчас переключившись на кого-то другого.

В вагон мы всё-таки забрались.

Был он длинен и узок, тёмен, поскольку окна здесь оказались мелкими да и те из дурного, мутного стекла. И света сквозь них почти не проникало. А ещё в вагоне курили.

Прямо внутри.

И без того насыщенный ароматами человеческого пота и иных, не самых приятных запахов, воздух пропитывался и табачным дымом. Казалось даже, что сам вагон наполнен седым густым туманом, в котором лишь отдалённо угадывались силуэты людей.

Еремей, минув пяток лавок, остановился возле одной, на которой устроился тощенький мужичок с сигареткой.

– Сгинь, – велел ему Еремей, и мужичок подчинился, прихвативши с собой грязный тюк. – А вы, оглоеды, двигайтесь к окошку, там, глядишь, и приоткрыть выйдет.

Вышло.

Правда не с первого разу, потому как что-то заело, но Еремей справился.

Чтоб вас всех. Да тут доехать и не задохнуться – само по себе квест. Вагон же продолжал наполняться людьми.

– А я говорила… говорила, надобно раньше! – нервный женский голос раздался где-то вдалеке, и тотчас стих, перебитый сочными матюками.

Да уж, публика собралась разношёрстная. Хотя рядом с нами и не рисковали садиться. Подходили, но завидевши грозную фигуру Еремея в шинели, на которой он для этакого случая повесил пару медалек, убирались подальше.

– Извините, – а вот невысокий господин в неплохом костюме решился. – Вы не станете возражать, если я рядом присяду? Мне недалеко, до Подлесской… часа через два, на станции, пересесть попробую.

Он изобразил улыбку. И вышла та какою-то неловкой.