Мы с Геркулом вышли из горницы Улиты, осмотрелись, кроме нашей стражи чуть дальше, на входе на женскую половину терема, никого не было. Первым вопрос задал я:

– Как настроен ростовский князь?

– Как ты говоришь, рвет и мечет. Он настроился уже на то, то владения Кучки будут его, – отвечал Геркул. – А тут понимает, что дети боярина живы и их убийство – это уже серьезный грех, да еще и при свидетелях: мы с тобой и наши люди и есть свидетели.

Иного я и не ожидал. Вопрос только: насколько далеко в своих желаниях может пойти князь? Не закружится ли у него голова от успехов. Подумает, что разгромил сильный боярский заговор, тут еще и рязанско-муромские князья вступили в переговоры, а половцы и мордва, которых они привели на русские земли, скорее всего, уйдут в своих кочевья, зима все-таки. Так чего с Братством общаться, можно же так же разгромить.

– С князем нужно было решать! – сказал Геркул, посмотрел мне прямо в глаза. – Раз и навсегда.

Я посмотрел на витязя-брата, но промолчал. Разговор с ним о роли ростовского князя был и намеков прозвучало немерено. Переходы, длинной в неделю и больше, дают много времени для разговоров – почти что единственным развлечением в пути. Ожидал я от Геркула такого предложения, что Юрия Владимировича можно под шумок и того… Но я все еще надеялся на то, что проблему с князем решит один лишь выстрел Боброка.

В это время подошел воин, посланный разведать обстановку во дворе усадьбы и в целом по Кучково. Все, как и предполагалось. Уже закончился, или почти закончился, разгром боярского войска. Часть воинов Кучки, судя по всему, закрылась в домах-казармах и хотят вступить в переговоры, ну а тех, кто не успел укрыться, или продолжал сражаться, добивают. Начинался грабеж, в котором мы должны были участвовать не на последних ролях. Но пока в отстающих.

– Тысяцкий, княжьи люди собираются вышибать двери в тереме и идти на приступ, – с нотками паники сообщал прибежавший десятник, должный следить за входом в дом боярина. – Нам как? Бить их? Али как? Прикажешь будем биться!

– Мой выход, – сказал я и, поправив кольчугу, надев шелом, поспешил на двор.

Два десятка воинов присоединились ко мне на выходе из терема. Это все те же ратники Фомы и десяток Боброка, без самого десятника. Главный вход в терем распахнулся и моему взору открылась толпа ратников, которые ощетинились копьями и мечами, направленными на воинов Братства.

– Уберите оружие! – выкрикнул я, добавляя в свои слова максимум властности, насколько только мой нынешний голос способен.

Подействовало лишь частично. Оружие княжьи люди не убрали, но пыл несколько поумерили и оставались на своих местах, молчали, давая возможность говорить без надрыва.

– Мне нужно переговорить с князем, а пока вы оставите меня и моих людей в покое, – говорил я решительным тоном.

– А ты кто таков? – прозвучал вопрос, я даже не заметил кто спрашивал, будто это был озвучен коллективный интерес.

– Я тот, кто право имеет и говорить и требовать. Я тысяцкий Братства Владислав Богоярович, – не без доли пафоса заявил я.

Пошли шепотки. Слухи разносятся в этом времени быстро, даже удивительно как именно. И о том, что в Братстве, почитай, третьим по значимости человеком является некий отрок, явно знали многие. Знали, но я своим лицом особо не торгую, чтобы узнавали, как киноактера какого. Но есть еще нюанс – в существующей реальности просто невозможно приписывать себе чужое имя. Это выходит за рамки понимания и восприятия людей. Может подобное явление и стало, станет, в будущем залогом успеха всякого рода лжедмитриев. Так что если я сказал, что являюсь тысяцким Братства, так оно и есть.