– Hola, me llamo Maya. Yo…

– Да, мы получили ваши сообщения, – с легким акцентом гудит из-за стойки скучающего вида мальчишка. – Дайте мне свой паспорт и распишитесь вот здесь.

Этот хилый парнишка напрашивается на грубости, но мне слишком нравится его футболка с Alabama Shakes. Ничего, потом отыграюсь. Он указывает вдаль по коридору на общую комнату, а потом поворачивает руку и тычет большим пальцем налево: там женские комнаты и туалеты.

– Выберите пустую кровать. Вот ключ от шкафчика. – Мальчишка вздыхает, протягивая мне ржавое кольцо из железа и меди. – Не потеряйте.

– Grrrrrracias, – с елейной улыбкой отвечаю я.

– ¿De dónde sos?

– Что, простите? – Я беспомощно моргаю.

Вот так всегда, только захочешь прикинуться самой умной…

– Простите. Я подумал, может, вы из Перу. Или Мексика? – Он сверлит меня взглядом, словно у него стремительно падает зрение. – Откуда вы?

Ох, только не опять. В одиннадцатимиллиардный раз за мою не такую уж долгую жизнь.

– Я из Штатов.

– Я знаю. – Он приподнимает густые брови, постукивая пальцем по моему паспорту. – Я имел в виду, откуда ваша семья?

А я-то думала, что Аргентина – прогрессивная страна. Я думала, что мою кожу цвета мокко и мои миндалевидные глаза тут не будут замечать.

Ну да ладно.

Я фыркаю: язык презрения понятен в любой культуре.

– Моя семья из Индии.

Мальчишка кивает:

– Приятного визита в Буэнос-Айрес.

Он произносит «Айрес» с таким изящным акцентом, что мне остается лишь надеяться, что когда-нибудь и я так смогу. Может, тогда люди в моем присутствии будут чувствовать себя такими же неотесанными неучами, как я чувствую себя сейчас.

А жаль. У этого парнишки отличный вкус в музыке.

Я плетусь по коридору, напоминающему мне дом 12 на площади Гриммо: потолочный плинтус в пятнах плесени, линолеум на полу пообтрепался по краям. Колеса моего чемодана застревают в каждой щели. Я дохожу до женской половины хостела и кидаю рюкзак на первую свободную кровать. Содрав с себя свитер с эмблемой Дьюка, я ощущаю сильное амбре самолета и отчаяния, которое держится на моей коже вот уже девятнадцатый час.

Черт! Мне нужно в душ.

Одежда в чемодане свалялась в кучу на одной стороне, словно из багажного отсека учуяв мою тоску. Я вытягиваю пару узких джинсов, белье и темно-синюю майку, достаю принадлежности для душа и пихаю сумки в шкафчик.

Кое-как помывшись под слабой струей душа, я одеваюсь и решаю пройтись до общей комнаты: посмотрю, кого завлекла сюда черная кошка.

Обстановку комнаты составляет странная мешанина из диванов и барных стульев родом из семидесятых. На фоне всего этого возвышается старинный лакированный сервант с облупившимися краями – должно быть, когда-то он служил барной стойкой. Посередине серванта стоит огромная прозрачная… штука… с серебристым краном. Она заполнена малиновым варевом, в котором плавают бледные куски неопознанной материи.

Мда. Это пить я точно не буду. Выглядит, будто в этой воде утонула целая толпа фей.

В комнате зависают несколько человек, они пьют фееубийственную жидкость из сколотых кружек и мутных стеклянных стаканов.

– Вы посмотри-и-и-ите, кто прише-о-о-ол, – рявкает молодой чувак в очках, с широкой темной оправой. По какому-то печальному недоразумению он еще и бородат.

Своей длинной, как у волшебника, бородой он словно пытается убедить мир, что невероятно взросл и мудр. Этот долговязый маг полулежит, растянувшись в потрепанном кресле.

Он напоминает мне моего самого нелюбимого двоюродного брата. Того самого, что напился на папиных похоронах и наблевал на мамины рододендроны, а потом объявил, что бабушка не так уж и любила папу.