– Еды и воды нам хватит на два месяца, – говорит темноволосый юноша.

– Надо будет найти капсулы с припасами, – отвечает второй, прожевывая батончик. – Это во-первых. Потом…

– А как вам такая мысль? – прерываю я. – Может, познакомимся? Меня зовут Эва Гонсалес-Алдана, мне восемнадцать, я из Сьюдад-Хуарес, это в Мексике.

От улыбки темноволосого у меня захватывает дыхание.

– Приятно познакомиться, Эва. Я Джесси Ниямото. Мне тоже восемнадцать. Я из Лос-Анджелеса, Калифорния.

Я улыбаюсь в ответ:

– Привет, Джесси.

Блондин быстро проглатывает кусок и говорит:

– Дирк Хаас. Девятнадцать. Амстердам.

– Привет, Дирк, – отвечаем мы хором.

Я откусываю от батончика и жую. Небо прорезает еще одна комета.

– Выходит, нас осталось трое, – говорит Дирк. На челюсти у него дергается мышца. – Во всей Галактике.

– Похоже на то, – отвечает Джесси.

– Дирк? – спрашиваю я. – Ты оставил кого-то на корабле, да?

– Сестру.

Правила гласили, что на корабле должно быть не больше одного представителя одной семьи. Входя на борт, мы сказали родственникам последнее «прощай». Однако предполагалось, что многоплодные роды станут фундаментальной частью культуры нового мира, и поэтому в некоторых случаях из этого правила делались исключения.

– Твоя близняшка? – спрашивает Джесси.

У Дирка дрожит губа, словно он изо всех сил старается не расплакаться.

– Ее капсулу я нашел первой. Она была… «Омега» отключила ее от сети задолго до остальных.

– Мне очень жаль, – говорю я.

– Она так ждала этого приключения. И ей очень хотелось детей. Всегда мечтала стать мамой.

Внезапно они оба смотрят на меня в упор. Обводят взглядами мое тело: грудь, живот, островок волос между ног. Я поджимаю колени к груди и обнимаю их руками.

Мне казалось, я давно перестала стесняться наготы. Мы все привыкли ходить без одежды: мы так тренировались, и в капсулы заходили тоже голыми. За два года до запуска, когда мы поняли, что астероид Холли-Крауза разрушит землю на девять месяцев раньше, чем ожидалось, нам пришлось поторопиться с постройкой корабля. Это значило, что вместо титанового сплава каркасы капсул будут стальными, вместо пищевой пасты у нас будут массивные сублимированные батончики и так далее. Это сильно утяжеляло «Омегу».

Но потом какому-то восторженному инженеру пришло в голову, что, если избавиться от одежды, мы сбросим почти семь тонн. А зачем человечеству одежда? Если найдем планету с подходящим климатом, то в ней нет совершенно никакой необходимости. Перед нами стоял выбор: или одежда, или культура и искусства. Мы проголосовали за культуру.

– Ладно, – говорит Дирк, вытирая глаза. – Кто-то же должен начать этот разговор.

Джесси хмурится, с трудом отводя от меня взгляд.

Дирк настойчиво продолжает:

– Так что я скажу первым: нам нужно как можно скорее заняться размножением.

Батончик у меня во рту превращается в пепел.

Внутри меня таится столько генетического разнообразия, что я могу заселить целую планету. У меня в яичниках несколько сотен тысяч ооцитов, пересаженных от женщин со всего мира. То же проделали со всеми остальными девушками, которые выиграли Лотерею Новой Надежды. Неважно, хотели они детей или нет.

Но теперь, когда я осталась единственной женщиной во Вселенной, двух положенных по контракту детей будет недостаточно. Мне придется беременеть и рожать, пока я не умру.

– У Эвы должны быть дети от нас обоих, – говорит Дирк. – Так надежнее.

– Необязательно, – возражает Джесси. – Можно восстановить цивилизацию и с одним мужчиной.

Дирк собирается возразить, но Джесси поднимает руку и добавляет: