Осмотрев комнату, я подошла к окнам и наклонилась поближе. Ага, ничего сверхъестественного. Причина сквозняка — обычные щели.

— Берта, — позвала я экономку. Та подошла. Я ткнула пальцем в источник холода в комнате: — Видишь эти щели? Дай задание кому-нибудь: пусть порвут на узкие ленточки что-то старое и мягкое, и аккуратно запихают полученные ленточки во все щели по периметру окна.

— Зачем? — ошарашенно поинтересовалась экономка.

Я улыбнулась. Мне удалось прошибить каменную невозмутимость работницы.

— Ну что ты как маленькая? Могла бы и сама догадаться — меньше будет сквозить, будет теплее в помещениях. А если постараться и заткнуть щели тщательнее, то сквозить не будет совсем. Поняла?

Экономка поняла. Еще и как! Потому что в ее глазах медленно разгорался огонь чего-то, что было ближе всего в моем понимании к триумфу. И тогда я быстро подрезала ей крылья:

— Берта, если об этом узнает хоть одна живая душа за пределами графского поместья, я тебя накажу! Будешь молчать до самой смерти!

Несмотря на то что угроза была неосуществимой, я говорила с уверенностью. И Берту проняло. Она испуганно отшатнулась от меня:

— Что вы, госпожа Елизавета! Что вы! Я буду молчать!

— Вот и хорошо, — кивнула я и отошла от окна. — Давай займемся переодеванием, потом беседа с Шепвестом, потом — стол управляющего…

— Скоро уже обед… — робко напомнила экономка.

Я пожала плечами:

— Обед можно совместить с беседой с лекарем.

Берта облегченно вздохнула. Интересно, чего это она? Неужели думала, что оставлю ее голодной?

С тряпками разобрались довольно быстро: пять минут ходьбы по холодному коридору, и мы в комнатах покойной графини, под одежду которой была отведена целая специальная комната. Быстро осмотревшись в ней, я сразу поняла, что покойница имела всего четыре нарядных платья, а не все, как я опасалась. Большинство же нарядов были довольно простыми, из плотных тканей.

— Мы живем почти на границе, — извиняющим тоном сообщила мне Берта, перехватив мой взгляд и неправильно его истолковав. — Особо наряжаться здесь некуда и не для кого, а от близости гор часто бывает очень холодно. Вот леди Эверия и предпочитала в быту носить, что попроще, но потеплее. Бедняжка, все время мерзла. И переодевалась в нарядное только, если в поместье жаловал кто-то высокородный и важный. А такое бывало, прямо вам скажу, крайне редко.

Отобрав то, что по мнению Берты мне подходило, мы с ней сгребли все отобранное в четыре руки и пошли назад, в подготовленную для меня комнату. Я сомневалась, что это все мне подойдет, но Берта пропыхтела через плечо, таща наряды:

— Если что будет немного коротко или узко, я позову Милли, она хорошая швея, и все быстро исправит. А у вас будет выбор, матушка.

— Перестань называть меня матушкой, в моем мире это ругательство.

Ляпнула это и испугалась. А стоило ли так откровенно признаваться, что я не из этого мира? Но экономка даже глазом не моргнула на мое заявление. Лишь извинилась и заверила, что больше не будет, дескать, не знала, что для меня это ругательство. Я грустно усмехнулась и мысленно попросила прощения у всех, кто имел право на подобное обращение. Я просто не знала, как можно другим способом, отучить Берту называть меня так.

Два из отобранных платьев, те, что Эверия носила во время беременности, из плотной шерсти серо-коричневого и настолько глубокого стального, что под определенным углом освещения казался синевато-серым цвета, подошли идеально. И по длине рукава, и по груди, и по длине подола. Разве что талия была слегка не на месте. Но я усмехнулась и намотала черный шарфик в качестве пояса. Получилось интересно, и ширина талии скрылась с глаз. Теперь я выглядела почти как местная жительница. Я набросила на плечи пожалованную ранее Бертой шаль, и экономка повела меня к Шепвесту, заверив, что пока мы будем обедать и пока я буду разбираться со столом управляющего, мое окно и отобранные наряды приведут в надлежащий вид.