А может, так оно и было? Эля снова вскочила из-за компьютера и лихорадочно забегала по комнате. Почему она не подумала об этом раньше? Достаточно вспомнить запрос на покупку литературы – Савчук просто сунул в проект старый список книг из другого, давно отработанного гранта. Все эти книги у них давно были, Савчук и не собирался ничего покупать. И список оборудования – с ним шеф поступил точно так же! Значит, Савчук планировал потратить эти деньги на другое?

Проще всего предположить, что шеф решил денежки присвоить. Ага, раньше никогда не присваивал, а сейчас вдруг его прорвало. Это ж только Грушин твердит направо и налево, что не все, дескать, идет на исследования, кое что оседает в кармане Савчука. Видно, собственные мечты озвучивает. Но Эля-то точно знала, что, куда и сколько тратилось, до копейки. Именно она обычно составляла сметы, встречалась с бухгалтером, ездила в банк, получала деньги, расплачивалась…

Эля остановилась у окна. Обычно, но только не по американскому гранту. Финансовые дела этого странного проекта Савчук вел сам. Она не то что не составляла – даже не видела ни одной сметы, ни одного списка закупок. И еще радовалась, благодарна была Савчуку, думала, это он ее решил разгрузить из-за домашних проблем.

И вообще – кто из работавших над американским грантом знал хоть что-то, кроме самых общих положений? Грушину и Макарову шеф давал задания, разовые и на первый взгляд никак не связанные друг с другом. Оба ужасно злились: Макаров – потому что шефовы поручения отрывали его от собственных исследований, а Грушин как всегда считал себя обделенным - на постоянную ставку по американскому гранту Савчук зачислил только Элю. Но ведь и она лишь выполняла распоряжения шефа. Бегала по поручениям «подай-принеси-договорись», вела цикл экспериментов – в том же стиле, по разработанному шефом графику.

Что же получается? Савчук придумывает расплывчатый, неопределенный проект – только чтоб денег дали. И целый год на эти деньги на самом деле занимается – чем? Никому не известно, потому что занимается фактически в одиночку, используя своих сотрудников втемную. А потом его убивают, прямо в университете. И убийца – да, именно так! – убийца, стоя рядом с шефовым мертвым телом, окровавленным, с разнесенной вдребезги головой, спокойно и хладнокровно переставляет на шефов компьютер другой монитор и изымает все шефовы личные файлы. Убийцу не интересовала официальная информация, которую шеф передавал заказчикам. Похоже, его интересовало как раз то, что шеф не показывал никому.

Интересно, догадались ли менты снять отпечатки с задней панели компьютера. Хотя что толку… Столько народу за нее хваталось – начиная от самой Эли и кончая тем симпатичным милицейским мужиком в кожаной куртке.

Нет, все ерунда! Из ее рассуждений получалось, что шеф сперва придумал, а потом тщательно прятал нечто такое, ради чего его могли убить. Чушь! Тут иногда хочешь, чтоб на научное открытие внимание обратили, так ведь не заставишь. А уж убивать, чтобы с этим открытием ознакомиться… Это не из жизни, это из американского кино в стиле ретро. В реальности проще дождаться публикации.

Эля покачала головой. Ночь на дворе, письма так и не отосланы, а она детективным фантазиям предается.

Она щелкнула клавишей модема, вывела на экран список адресов и принялась рассылать извещения о смерти Савчука. Завтра утром – а канадцы и американцы прямо сегодня, ведь у них уже утро – ее электронные письма откроются на компьютерах адресатов. Их прочитают, ужаснутся – не искренне, и не притворно, а официально, как всегда ужасаются смерти делового партнера – отправят соболезнования, в каком-нибудь сборнике научных трудов фамилия Савчука над посмертно вышедшей статьей появится в траурной рамке. И на этом все. Его темы благополучно провалят другие, его работы начнут постепенно растворяться в общем море научной жизни. Немножко поговорят о «школе Савчука», а через пять лет не только имени его никто помнить не будет, но и сами открытия как будто перестанут существовать, «заваленные» более поздними, более продвинутыми исследованиями. Современная наука большая, сложная и безликая, как муравейник, никому нет дела до отдельного муравья.