Правда спички я почти сразу же отбросила, они отсырели и стали бесполезны. Но у Насьи наверняка сохранилось и огниво. Она вообще была до ужаса консервативна и в штыки воспринимала всякие «современные штучки», как кухарка называла новые изобретения.

Кресало и кремень нашлись на полке шкафа. Там же и мешочек с трутовыми грибами, к сожалению, тоже сырыми. Я долго думала, что же использовать вместо трута. И вспомнила, как ярко вспыхнула льняная рубаха одного из мальчишек, которую он сушил у костра. Имя мальчишки я давно позабыла, зато помнила, как влетело ему от матери. Мы все тогда получили ценный жизненный опыт.

Недолго думая, я отхватила ножом несколько полос от подола льняной сорочки. Мне тут щеголять не перед кем, тепло важнее.

Первая же искра зажгла полоску ткани. Лён ярко вспыхнул, пахнув в лицо жаром. Но не успела я возрадоваться удаче, как пламя погасло. И мне оставалось только растерянно смотреть на серые хлопья пепла.

К следующей попытке я подготовилась. Сложила в печь дрова. Одно поленце, потоньше, положила поперёк, почти у самой дверцы, остальные – на него, чтобы края нависали. По моим воспоминаниям, именно так делала кухарка. А пламя у неё разгоралось всегда с первого раза.

Под нависающие края сунула два куска бересты – всё, что нашлось в ящике для растопки. Причём кора была сыроватой, но я надеялась, что она быстро высохнет и разгорится.

Да и что ещё оставалось? Только надеяться на лучшее!

В ящике буфета я обнаружила связку восковых свечей. Насья предпочитала их масляным лампам, которые, по её мнению, слишком чадили. Тяжёлый, чугунный подсвечник нашёлся на полке шкафа. Правда, в единственном экземпляре. Но я подумала, что позже смогу поискать ему пару в других флигелях или господском доме. Наверняка там тоже много полезных вещей.

Сложив всё необходимое у печи, я опустилась на колени, обернула подол вокруг ног, тщательно заправив, и принялась высекать искры. В этот раз мне долго не везло. Я несколько раз меняла положение тела, то выпрямляя, то вновь сгибая затекшие ноги. Однако искры вспыхивали и гасли, отказываясь перескакивать на льняную полоску.

Промучилась я долго. Даже взопрела от усилий. Когда наконец лоскуток вспыхнул, я вскрикнула, не сдержав радости. Тут же сунула его к бересте, стараясь поднести как можно ближе и обжигая пальцы.

Берёзовые трубочки зачадили. Тёмно-серый дым туманными клочьями поплыл из печи. Но я не обращала на него внимания. Главное, чтобы дрова занялись. Когда наконец вспыхнула и береста, облизывая поленья языками пламени, я поздравила себя с маленькой победой. Теперь оставалось только молиться, чтобы разгорелись дрова.

Они понемногу занимались, но дым, который должен уходить в трубу, всё больше заполнял помещение. Когда поленья разгорелись, возмущённо потрескивая, кухню уже затянуло удушливым смогом.

Так ведь не должно быть!

Что я сделала неправильно?

Я бросилась к двери, отодвинула засов и с опаской приоткрыла створку. Крыльцо и снег возле него были вытоптаны волчьими следами. Убедившись, что сами хищники покинули усадьбу, я распахнула дверь.

В кухню хлынул свежий воздух, но вместе с ним и мороз. Дым по-прежнему отказывался уходить в трубу. Наверное, она засорилась. Неужели мне придётся держать дверь открытой, пока топится печь?

Перспектива не радовала. Что если звери решат вернуться? Тогда выбор у меня невелик: или задохнуться в дыму, или быть съеденной дикими зверями.

Пришлось спуститься с крыльца. Я тут же провалилась по колено. Похоже, снег шёл всю ночь. Надеюсь, Петер успел проскочить перевал, иначе ему придётся несладко.