8. Глава 8.

Прошло несколько месяцев моей странной семейной жизни. Мы с Петером, можно сказать, подружились, если только возможно женщине дружить с мужчиной. Муж утверждал, что можно, что у них в Европе такое случается сплошь и рядом.
Наша близость достигла таких масштабов, что Петер даже перестал стесняться рассказывать мне о сопернице - той, что украла его сердце и исчезла где-то на просторах моей родины. Муж искал её долго и упорно, но абсолютно безуспешно - даже следов не нашёл. Те люди, что похитили его невесту, проворачивали свои дела очень осторожно, с соблюдением строжайшей тайны. Но Петер продолжал хранить верность своей возлюбленной. Это трогало меня и печалило безмерно.
Однажды моя новая подруга Ясмин спросила, не беременна ли я, и, снова наивно не разглядев в этом любопытстве руку хозяина, я честно ответила нет. Гнев господина не заставил себя ждать. Петер пришёл с работы напряженным, нахмуренным и... смущённым.
- Надия, - сказал он, не глядя на меня, и надолго замолчал. - Послушай... похоже, что нам придётся... хм... стать мужем и женой... по-настоящему.
Хорошо, что я сидела, потому что ноги точно не удержали бы меня в этот момент. Господь всемогущий, я об этом даже не позволяла себе мечтать...
- Время идёт, я не могу найти её... - муж никогда не называл имя своей возлюбленной. - Это не может продолжаться вечно. Если господин узнает, что ты... так и не стала моей, он будет очень разгневан, и я боюсь, что его гнев затронет и тебя, а этого мне хотелось бы меньше всего...
- Вы думаете, - перебила я его, - что я боюсь и не хочу этого? Вы ошибаетесь. Сейчас моё положение намного более двусмысленное, чем если бы наша семейная жизнь проходила как положено.
- Но ведь ты... не любишь меня?
- Из моих подруг и родственниц, сколько я себя помню, ни одна не вышла замуж по любви, но это вовсе не значит, что ни одна из них не счастлива. Вы там в своей... Европе слишком много значения придаёте сентиментальным чувствам.
Я лукавила. Но мне не хотелось признаваться ему в том, что я, на самом деле, очень сильно люблю его. Казалось, что если признаюсь, он воспылает одной лишь жалостью - и тогда не видать мне взаимности во всю оставшуюся жизнь.
Петер очень сильно смущался, входя ко мне в спальню тем вечером. А я ждала. Пока ещё сама не зная, чего, но ждала, с замиранием сердца и содроганием тела. Я тщательно вымылась, натёрлась духами и маслами, распустила волосы. Если у моей внешности и есть какое-то богатство, то это не глаза, а волосы. Длинные, чёрные, шелковистые. Ни разу за всю мою жизнь меня не подстригали. Шевелюра была не слишком длинной - всего лишь до бёдер, но укладывать её в причёску - целое дело. Особенно теперь: раньше-то сестры помогали...
Я прикрыла мягкими волнами прядей своё худощавое обнажённое тело, присела на постель, посмотрела на мужа. Он был в халате, кажется, на голое тело. От этого понимания у меня почему-то темнело в глазах.
- Ты очень красивая, - почти шёпотом пробормотал Петер.
- Я?! - мне показалось, что он издевается, но лишь на секунду: глаза моего мужа не могли лгать, он смотрел на меня с неподдельным восхищением.
- Ты. Моя жена. Красавица, умница, добрая душа.
Я встала, подошла к нему, обняла за талию и прижалась щекой к его груди, замирая от страха. Мне ведь можно... теперь, да? Уже можно?
Сердце Петера билось часто и гулко, он погладил меня по спине, и там, где его горячие пальцы, раздвинув волосы, касались кожи, оставались пылающие следы. Меня словно било током, я вздрагивала и только судорожно выдыхала, забывая вдыхать, пока в груди не закончился воздух. А потом Петер отстранился, провёл слегка трясущейся рукой (кажется, он нервничал не меньше моего) по груди, освобождая её от водопада волос, наклонился и захватил губами сосок. Я вскрикнула, потому что ощущение было настолько острым... Я не испытывала раньше ничего подобного.