– Ну так вместе с сестрой…Можно у Деяна спросить…

– И где эти сестры? – Дива и сама не ожидала, что речь Вольны на нее подействует столь сильно.

– В бане угорели, – ответила Васса. – А дети их, правда, тут на дворище живут. Няньки нянчат их…Но так им уже по году, кажись. Выдумывает Вольна, батюшки этих деток у Белого озера, видно, обретаются. Если живы еще, конечно.

– Понятно…– вопреки желанию, Дива ощутила горечь обиды, хотя допускала, что Вольна могла обмануть. Но ведь про Любаву – правда, по словам Вассы. Да и Перуника – это не просто имя.

****

– Что случилось? – Рёрик заметил, как Дива отвела глаза, не глядя на него. Это самый верный признак обиды, который красноречивее любых слов.

– Ничего, – ответила Дива, в которой боролись два чувства. С одной стороны, она хотела спросить его самого обо всем напрямую, с другой – сомневалась в том, что должна поддаться этому желанию. Может быть, иногда лучше изображать неведение?

– Нет, что-то не так, – Рёрик был совершенно уверен в том, что видит. – Говори сейчас.

– Я не знаю…Не хочу, – Дива решила, что позднее спросит у Арви, Росы, Ингвара, Добродеи и Деяна. Это, конечно, хлопотно, но зато безвредно.

– Тогда не говори, – Рёрик не хотел ее ни к чему принуждать, тем более не догадываясь о причинах ее расстройства.

– Это правда, что ты был с Любавой? – вдруг вырвалось изо рта Дивы, когда она уже, кажется, вознамерилась молчать о своих подозрениях.

Рёрик ожидал любого вопроса, но только не этого. Еще бы, он не придавал персоне Любавы столько смысла, сколько теперь в ней имелось. И все же он был из тех, кто полагал, что искренность и признание своих проступков делают человека только симпатичнее. Ведь на честность необходима некоторая смелость, особенно если в чем-то и впрямь виноват. За ним не водилось привычки лукавить или обманывать. Однако если ему не нравились какие-то вопросы, или он не желал в чем-то признаваться, то просто избегал обсуждений.

– Да, – после промедления ответил Рёрик. Он не видел за собой вины, потому что близость с дочерью Дражко не являлась какой-то осмысленной идеей. Все получилось само, да к тому же в час, когда он был пьян от горя и хмельных напитков. Такое для него не считается умыслом.

– Но ведь из-за нее произошло столько бед, – горько вздохнула Дива, чувствуя, как рушится ее сердце. Неужели Вольна была права? Может, все ее слова истинны?

– Но я же этого не знал, – простодушно признался Рёрик.

– Как это «не знал»? – Дива чувствовала, что готова расплакаться. Неужели он обманывает ее?

– Так Лютвич же позже пришел. И только потом все открылось, – Рёрик не знал, что именно ей известно, поэтому не посчитал за труд объяснить хотя бы самое главное.

– Правда? – Дива понимала, что сие обстоятельство в какой-то степени меняет дело.

– Разумеется, – подтвердил Рёрик.

– Но почему именно она? – Дива никак не могла понять, отчего же он никогда не выражал интереса к Любаве и тут вдруг такое.

– Я сам не знаю. Не помню уже подробности…– не слукавил Рёрик.

– Меня не было. И ты, конечно, сам себе хозяин…– выдохнула Дива, не зная даже, как ей продолжать сей разговор и нужно ли вообще это делать. – Но правда ли, что в Изборске у тебя была женщина?

– Да, – подтвердил Рёрик. Досуг в обществе племянницы Бармы он также не считал преступлением или чем-то таким, что следует теперь скрывать. Подумаешь, какая-то Услада, Улада, Уклада или как там ее…

– И эта женщина ждет тебя там? – ужаснулась Дива.

– Нет, – не соврал Рёрик.

– А Перуника? – Дива вдруг вспомнила сестру Миронега из Ладоги.