Дамирис всё же успела затеряться в толпе. Только она не побежала, как ей велела Варга: она металась в поисках дочери. Но её призывный отчаянный зов тонул в криках толпы. Люди, сорвавшие голос, восхваляя победу, при виде своего стратига заорали ещё громче.

- Слава доблестному Диофанту! Слава! Слава Диофанту!

Смуглая черноволосая девочка лет семи, которую со всех сторон окружали незнакомые люди в странных одеждах, невольно повторила непонятные слова на чужом языке. «Славади... о... фанту!» – ещё раз произнесла она тихим голосом и встала на цыпочки, стараясь увидеть того, кто заставил толпу волноваться подобно морским волнам во время бури.

Но, увы, она была ещё слишком мала...

- Где же ты, доченька? Где ты?! – кричала, звала Дамирис, расталкивая людей, стоявших у неё на пути сплошной стеной. – Разве я могу уйти без тебя? Кровиночка моя...

- Ради своих сыновей, Дамирис! Ради памяти того, кто любил тебя больше жизни!.. Ради мести! – Слышался у неё за спиной грозный голос Варги. Или то отзывалось в голове эхо её наказа?

Толпа ревела от восторга. Люди напирали друг на друга, лезли на стены, на крыши домов, некоторые срывались и падали.

Девочка вздрогнула – ей почудилось, как в этом невообразимом шуме прозвучало её имя. Словно степной ветер, налетевший на город, пробежал над толпой и прошелестел у неё над ухом. В тот же миг она осознала, что осталась совсем одна среди чужих людей, в окружении жилищ из камня, в невыносимой духоте враждебного поселения.

- Мама! – закричала девочка в то самое время, как Дамирис, никем не замеченная, пробиралась по улицам Фарнабии.

Девочка рванулась вперёд – ей показалось, что она увидела в толпе родное лицо, – однако чья-то рука крепко схватила её за плечо. Девочка повернула голову и чуть не вскрикнула от внезапно нахлынувшей радости: она узнала браслет на запястье человека, который удержал её на месте.

Этот массивный золотой браслет с чеканным изображением готовящегося к прыжку льва, над которым парит орёл, принадлежал её отцу – славному вождю Рцетеку.

Нечаянная радость тут же сменилась горечью и отчаянием, а сердце сжалось от боли, когда девочка вспомнила, что её отец пал в битве.

Чужак, завладевший браслетом её отца, что-то сказал голосом, которому наверняка нужно было повиноваться, и подтолкнул девочку к другому человеку. Тот больно схватил её за руку и потащил к веренице пленных.

А потом она оказалась на площади с дощатым помостом, вокруг которого толпились люди – несколько десятков покупателей и праздных зевак, привлечённых сюда любопытством.

С того момента, как пленников загнали на помост, время как будто остановилось. Огненный круг солнца застыл над головой, даже воздух казался неподвижным, густым, и измученная девочка обессиленно опустилась на доски помоста.

- Мамочка моя родная! Зачем ты оставила меня на чужбине? – прошептала она, и из её чёрно-синих глаз покатились по щекам горошинки слёз.

Но вот на помост взошёл какой-то человек и, произнеся витиеватую речь, приступил к торгам. Он по очереди вызывал кого-либо из пленников на середину помоста, на все лады расхваливал живой товар и объявлял цену.

Девочке ужасно хотелось пить, и она, поворочав пересохшим от жажды языком, проговорила еле слышно: «Воды!», обращаясь к человеку с угрюмым лицом. Но он её, конечно же, не понял.

А на площади между тем становилось всё меньше людей: покупатели уходили с новыми невольниками, разбредались и зеваки, наглядевшись на красивых женщин и крепких мужчин, которых увели первыми. На помосте теперь остались только старики, калеки и дети.