– Женька, ну елки-палки! – я подскочила, отняла у него лопатку и стала исправлять плачевное состояние нашего предполагаемого ужина. – Ну как так? – я стала шкрябать лопаткой пригарь, которая, похоже, пристала намертво. – Чем ты был так занят, что она у тебя так пригорела? – рассердилась я, глядя на брата. Я была голодной, а еще эта дурацкая встреча я с отцом! Еще бы я не была злой! – Жень, блин!
– Да прости! – парнишка вытер сопливый нос тыльной стороной руки. – Я уроки делал!
– Нужно было делать что-то одно! – проворчала, понимая, что сказала сейчас прямо как мама. – Ну и что нам теперь с этим делать? – я бросила лопатку в мойку и выключила плиту.
Женя пожал плечами.
– Ну, прости! – он вздохнул. – Давай хорошую пока отложим в миску, а я сковородку вымою, – он бросил взгляд на плиту. – Да она не сильно пригорела, я ототру!..
Я отрицательно помотала головой.
– Иди за уроки, я сама все сделаю, – сказала, хотя хотелось плакать от обиды. Смешно даже – меня едва не довела до слез пригоревшая к сковороде картошка! Да, не она стала причиной ухудшения моего настроения, а отец, но картошка добила!
– Маш, ну не злись, а? – мальчик посмотрел на меня. – Я приятное сделать хотел, но что-то не рассчитал возможности.
Я кивнула, кусая обветренные губы.
– Ладно, все нормально, – я вымученно улыбнулась ему. – Правда, иди, делай свои уроки, я тут сама справлюсь.
Мальчик опустил голову и поплелся вон из кухни. Только когда он скрылся из виду, я успокоилась и поругала себя за такую реакцию. Парнишка и правда старался, хотел как лучше, но получилось то, что получилось. Ничего уже не поделаешь. Меня рассердил отец, а я сорвалась на брате. Это было не правильно.
Быстро переодевшись в футболку и старые потертые шорты, я вернулась на кухню, переложила хорошую картошку в миску, как предложил Женька, а затем принялась отмывать гарь от сковородки. Хотелось, как в рекламе постучать ложками и чтобы ко мне прилетел лысый мужичок, который своим «Мистером Мускулом» ототрет все до блеска!
Ну что ж, Жарова, три давай, три! Никакой мужик к тебе не придет!
Пока я отмывала дно всем, что только попадалось мне в руки, брат успел закончить с уроками и пришел ко мне на кухню, забрал миску с картошкой и стал разрезать ее на более мелкие кусочки, не сказав мне при этом ни слова.
– Жень, ты извини, что я сорвалась немного, – я перестала тереть губкой сковородку и обернулась к брату через плечо. – Навалилось просто, – помолчала, обдумывая с минуту, сказать ему про отца или нет. Брату было двенадцать лет, он уже взрослый, правда, картошку жарить так и не научился. – Я тут отца видела за пару кварталов от дома, – сказала, наблюдая за тем, как Женя воспримет на эту информацию, но реакция на нее у мальчишки отсутствовала.
– И чего он хотел? – без интереса спросил брат, продолжая резать картошку.
– Как обычно, – я вернулась к вымыванию сковороды. – Денег.
Мы помолчали.
Женьке было пять лет, а мне четырнадцать, когда отец подсел на выпивку и азартные игры. До этого он работал водителем и зарабатывал неплохие по тем временам деньги, но потом его уволили из-за пьянки и мужчина стал тащить из дома все, что попалось под руку: часы, украшения собственной жены, столовое серебро.
Мама терпела несколько месяцев, а потом указала ему на дверь. Хорошо еще, что жилье ей досталась от покойной бабушки, иначе бы у нее не было столько решимости, ведь уходить от мужа вместе с двумя детьми на съемную квартиру, имея минимальную зарплату, не самое мудрое решение.
Чуть позже она подала на развод.