В литературной критике последних двух веков порой очень остро ставилась и обсуждалась проблема «достоверности» литературных повествований. Современная нарратология вынуждает взглянуть на такого рода споры по-новому. Откуда критик, соотносящий литературный сюжет с «действительностью», знает, какова она, эта действительность «на самом деле»? Только из других свидетельств о «реальном» мире. В том числе и своих собственных. Но никто не может гарантировать, что его собственные свидетельства достовернее чужих. Реальный мир, о котором рассказывают, – это кантовская «вещь в себе». Если мы упрекаем чей-то нарратив в «недостоверности», это означает лишь то, что его содержание не укладывается в систему нашего событийного опыта. Всё не укладывающееся в сложившийся опыт, воздействует на нас двояко: оно может его развивать, обогащать, а может и подавлять, деконструировать. Здесь имеет место своего рода диалектика полюсов достоверности: не противоречащее моему опыту меня не заинтересует, не приобретет для меня событийного значения, а противоречащее может вызвать отторжение. Эта диалектика исторически подвижна, в разные эпохи соотношение названных полюсов различно.

В нынешнюю историческую эпоху крайне динамичного (и опасного, угрожающего) развития цивилизации событийная сторона человеческого опыта приобретает особую, повышенную актуальность. Это делает нарратологию фундаментальным направлением гуманитарных научных исследований, энергично развивающимся в XXI веке. В западной Европе активно функционирует Европейское нарратологическое сообщество (ENN), которое осуществляет международное взаимодействие нарратологов и координирует перспективные научные исследования в этой сфере[9]. В России данная область постигания человеческого опыта пока еще не получила столь широкого развития, хотя научное наследие М.М. Бахтина, Ю. М. Лотмана, В.Я. Проппа, Б.А. Успенского и некоторых других отечественных ученых активно используется мировой нарратологией.

Аналитика стратегий, тактик, техник и медиальных средств событийного рассказывания в его исторической динамике и социокультурной функциональности ведет к постижению ментальных оснований человеческой культуры и путей ее развития. Приобретая широкое эвристическое значение, актуальная нарратология становится «междисциплинарным проектом» (Дэвид Херман) общегуманитарного знания. Усматривая в нарративности специфически человеческий (животные им не обладают) способ не только внешней передачи, но и внутреннего формирования индивидуального опыта[10], нарратология мыслится как «исследование способов, посредством которых мы организуем нашу память, намерения, жизненные истории, идеи нашей “самости” или “персональной идентичности”»[11].

Нарратологическое осмысление человеческого бытия, зародившееся в области поэтики, вышло далеко за ее пределы – в сферы историографии и когнитивистики, публицистики и религиозной практики, рекламы, бизнеса и повседневного разговора, новостных, политических, юридических, психоаналитических, медицинских и иных форм институционального общения. Но в силу особой сложности и многообразия нарративных структур художественного письма литературоведческая нарратология по-прежнему остается флагманом и концептуальной базой такого рода исследований. По этой причине основным материалом в настоящей работе выступают литературные произведения.

Объект нарратологии – обширное культурное пространство, образуемое текстами, излагающими некоторые истории, а предмет ее постижения – коммуникативные стратегии и дискурсивные практики рассказывания историй. Ни литературная сюжетология, ни поэтика литературного повествования, ни теория литературных жанров, входя в состав нарратологии, не утрачивают ни своей специфики, ни своей актуальности. Напротив, богатый литературоведческий опыт, будучи экстраполирован на нехудожественные нарративные тексты, открывает перед их исследователями принципиально новые эвристические возможности.