– Почему бы вам не сделать ее любимой девушкой всех парней?

– Я понял! – закричал Уайтвей. Он расставил руки и, выпучив глаза, уставился на потолок, словно увидел сквозь него солнце.

– «Любимица Америки в воздухе».

Художники недоуменно раскрыли глаза и растерянно посмотрели на журналистов, редакторов и менеджеров, а те в свою очередь растерянно посмотрели на Уайтвея.

– Что скажете? – спросил Уайтвей.

Исаак Белл негромко сказал Ван Дорну:

– Люди в бою чувствуют себя гораздо спокойнее.

Ван Дорн ответил:

– Не волнуйся, агентство выставит Уайтвею счет за твою идею.

Наконец заговорил старший редактор, пожилой, на пороге пенсии:

– Очень хорошо, сэр. Очень, очень хорошо.

Уайтвей расцвел.

– «Любимица Америки в воздухе»! – воскликнул главный редактор, и все подхватили этот клич.

– Нарисуйте это! Нарисуйте ее в летающей машине. Сделайте ее хорошенькой – нет, прекрасной!

Детективы незаметно обменялись улыбками. Исааку Беллу и Джозефу Ван Дорну показалось, что Престон Уайтвей влюблен в свою участницу.

Когда вернулись в кабинет, издатель снова стал серьезен.

– Думаю, вы знаете, о чем я вас попрошу.

– Да, – ответил Джозеф Ван Дорн. – Но, возможно, будет лучше, если вы выразитесь более определенно.

– Прежде чем мы начнем, – перебил Белл, поворачиваясь к единственному человеку из свиты, который последовал за ними в кабинет издателя и сел на стул в углу, – могу я спросить, кто вы такой, сэр?

Человек этот был в коричневом костюме-тройке, с целлулоидным стоячим воротничком и галстуком-бабочкой. Набриолиненные волосы облегали голову, как блестящий шлем. Услышав вопрос Белла, человек заморгал. За него ответил Уайтвей.

– Это Вайнер из бухгалтерии. Я предложил его Американскому обществу аэронавтики, которое официально санкционирует гонку, в качестве главного судьи. Вы часто будете видеть его. Вайнеру предстоит записывать время всех участников гонки и решать спорные вопросы. Его слово окончательное. Даже я не могу изменить его решение.

– И вы настолько ему доверяете, что он присутствует при нашем разговоре?

– Я плачу ему жалование, и мне принадлежит дом, в котором снимает квартиру его семья.

– Тогда мы можем говорить открыто, – сказал Ван Дорн. – Добро пожаловать, мистер Вайнер. Мы готовы услышать, чего хочет мистер Уайтвей от нашего агентства.

– Защиты, – сказал Уайтвей. – Я хочу, чтобы Джозефину защитили от ее мужа. До того как стрелять в нее, Гарри Фрост в приступе безумной ревности убил Марко Селера, конструктора, который строил ее аэропланы. Злобный безумец сбежал, и, боюсь, он охотится на нее – единственную свидетельницу его преступления.

– Да, громкое убийство, – согласился Исаак Белл. – Но никто не видел тела Марко Селера, а так как тела нет, окружной прокурор не смог выдвинуть обвинение.

– Найдите его! – ответил Уайтвей. – Обвинение нужно поддержать. Джозефина видела, как Фрост стрелял в Селера. Почему, по-вашему, Фрост скрывается? Ван Дорн, я хочу, чтобы вы расследовали исчезновение Марко Селера и обосновали обвинение в убийстве, которое позволит этой деревенщине прокурору навсегда засадить Гарри Фроста. Или повесить. Сделайте все, что нужно, и к черту расходы! Все необходимое, чтобы защитить девушку от этого бредящего безумца.

– Если бы Гарри Фрост был только бредящим безумцем, – сказал Джозеф Ван Дорн.

– Что это значит?

– Из всех известных мне преступников, не сидящих за решеткой, Гарри Фрост – самый опасный.

– Нет, – возразил Уайтвей. – Гарри Фрост был отличным дельцом до того, как спятил.

Исаак Белл бросил на издателя холодный взгляд.