Так что с тех самых пор все исключительно на добровольной основе.

Если не вспоминать о случае с Агнессой Одеттой Брунгильдой Вальдо.

И напрочь забыть о том, что папа тумбочки в блестящем платье какой-то там министр.

Так что вечером я снова ложилась спать вся такая мстительно-решительная, а утром просыпалась с желанием рвать зубами подушку и раздирать когтями в клочья казенное имущество.

К счастью, наступил четверг и Доминик произнес свое коронное «да ты радоваться должна, что на тебя хоть у кого-то встало», и тут я окончательно закусила удила. Мало мне было аргументов «за»? Тех самых аргументов, к которым я с таким трудом и уже из чистого упрямства и природной стыдливости – все же сказывалось воспитание в приюте при монастыре – придумывала опровержения? Мало? Так получи последний, контрольным выстрелом в лоб – на такую рыбу размороженную и не встанет-то ни у кого, разве что у душки и благодетеля Доминика.

О! Я прекрасно понимала, для чего он это сказал. Гаденыш надеялся, что я зажмусь, вспомнив о всех своих послеприютских комплексах неполноценности, и признаю, что да, я дохлая селедка и радоваться должна, раз до меня снизошел золотоволосый бог любви.

Если бы Доминик тогда знал, что его слова окажут на меня прямо противоположный эффект, думаю, он бы язычок-то себе прикусил.

Ах, рыба? Ах, не стоИт? Ах, Комиссия? Меня трясло от злости, обиды, унижения и стыда, но я приняла решение и отказываться от него не собиралась.

Найду подходящего – чтоб не совсем урода – мужика, удостоверюсь, что полноценного «контактирования» у нас с Домиником не состоится ни в близком, ни в далеком будущем (нам в Училище не один год на эту тему мозг полоскали, мол, хотите сделать себе карьеру, держите трусы на замке, потому что «контакт» измены не терпит), а заодно, раз уж все равно случай подвернется, проверю, что там насчет того, стоИт или не стоИт.

В конце концов, я ведь не уродка. И если верить зеркалу, лицом вполне себе миловидная, да и фигура не без окружностей в нужных местах. Вот разве что с волосами природа надо мной подшутила, зачем-то наградив черно-красной полосатостью… Так ведь об этом никто, кроме близняшек, не знал. Ну, то что волосы у меня не крашеные, а от природы такие. Все думали, что это я себе такое модное колорирование делаю (Ага, как же! После того, как монашки меня десять лет на лысо брили, чтобы я не позорила божье место дьявольским цветом волос, я к парикмахерской по доброй воле больше чем за километр никогда не подойду). Так что, строго говоря, и в цвете волос были свои плюсы.

И тем не менее, задавая свой вопрос Рику, толику неуверенности я все же испытывала. Правда, недолго, а ровно пока попутчик мне не ответил:

– Не могу отказать даме, – и, да, поцеловал.

С того момента, как я застукала Доминика с его новой невестой и до того, как он явился ко мне за ответом примерно сутки назад, я тысячу раз представила себе, как это будет – целоваться с другим мужчиной, не с тем, которого всегда считала своим будущим мужем, и надо сказать, так себя накрутила, что в тот момент, когда теплые губы уверенно коснулись моих, смешивая мое взволнованное дыхание с дыханием Рика, на меня нахлынуло такое облегчение, что на миг показалось, что я сейчас взлечу под потолок купе и зависну там, будто глупый воздушный шарик, наполненный гелием.

Это был мягкий поцелуй со вкусом виноградного вина и молочного шоколада, не агрессивный, не требовательный, долгий поцелуй-знакомство, и вслед за облегчением накатила волна какой-то щенячьей, совершенно беспричинной радости. Все казалось легким и правильным, и я не то что забыла – я даже не вспомнила обо всех тех мучительных метаниях, через которые мне пришлось пройти прежде, чем оказаться в объятиях своего случайного попутчика.