Может, и к лучшему, если Кит годик посидит дома. Соседка по комнате у нее странная, худая как швабра, с Манхэттена, приметливая. Примечает, когда Кит ворочается во сне, и желает сообщить, что это означает, как лечить и каковы глубинные причины подобного поведения. Сначала примечает, затем допытывается, подозревает всевозможные трагедии. Приметила у Кит на руках крошечные синяки и давай допрашивать, что за мужик это сделал. Приметила, что у Кит высокий голос, тихонький, почти детский, и объяснила, что нередко это признак сексуального насилия в детстве – голос жертвы застывает в травматическом возрасте. Ты замечала, что у тебя детский голос? – спросила соседка.

– Часто этим занимаетесь? – спросил Алан.

– Людей вожу? Ну так, в свободное время. Я учусь.

– Чему?

– Жизни! – сказал Юзеф и рассмеялся. – Да нет, шучу. Бизнес, маркетинг. В таком духе. Зачем – сам не знаю.

Проезжали огромную детскую площадку и Алан впервые увидел саудовских детей. Семь или восемь, виснут на лазалках, забираются на горки. А с ними три женщины в угольно-черных паранджах. С паранджами он уже сталкивался, но здесь эти тени скользили по площадке за детьми – Алана мороз по коже подрал. Картинка из ночного кошмара: черная текучая тень гонится за тобой, тянет руки. Но Алан ничего не понимал и не сказал ни слова.

– Долго ехать? – спросил Алан.

– В Экономический город короля Абдаллы? Мы же туда?

Алан не ответил. Юзеф улыбнулся. На сей раз пошутил.

– Где-то час. Может, чуть больше. Вам туда к которому часу?

– К восьми. К восьми тридцати.

– Ну, к полудню будете.

– Вам «Флитвуд Мэк»[8] как? – спросил Юзеф. Он уломал айпод – на вид такой, будто веками был зарыт в песок, а недавно откопан, – и теперь листал список песен.

Они выехали из города и вскоре очутились на шоссе, рассекавшем полнейшую пустыню. Пустыня не из красавиц. Никаких дюн. Неумолимая плоскость. Разрезанная уродливым шоссе. Юзеф обгонял цистерны, фуры. Иногда вдали мелькала серая деревенька – лабиринт бетона и электрических проводов.

Алан и Руби как-то раз ехали через Соединенные Штаты, из Бостона в Орегон, на свадьбу друга. Таковы смехотворные возможности бездетных. То и дело ссорились до крика, в основном из-за бывших. Руби желала обсудить своих, очень подробно. Хотела, чтоб Алан понял, отчего она бросила их ради него, а Алан ничего такого знать не желал. Чистый лист – неужели так сложно? Пожалуйста, хватит, умолял он. Она продолжала, нежилась в своей биографии. Хватит, хватит, хватит, взревел он в конце концов, и от Солт-Лейк-Сити до Орегона не прозвучало ни слова. С каждой безмолвной милей у него прибавлялось сил, а у нее, считал он, – уважения к нему. У него не было иного оружия против нее – только молчание, беспощадность; иногда он оттачивал напористую отрешенность. Ни с кем так не упрямился. Таким вот прожил с ней шесть лет. Был гневлив, ревнив, всегда начеку. Ни с кем в нем не бывало столько жизни.

Юзеф снова закурил.

– Не очень-то мужское курево, – заметил Алан.

Юзеф засмеялся:

– Пытаюсь бросить, перешел с нормальных на эти. Они вдвое тоньше. Меньше никотина.

– Но утонченнее.

– Утонченнее. Утонченнее. Мне нравится. Они утонченные, да.

Один резец у Юзефа рос вбок, ложился на другой. Отчего в улыбке проглядывало безумие особого рода.

– Даже пачка, – сказал Алан. – Вы на нее посмотрите.

Серебристо-белая, крошечная, как миниатюрный «кадиллак» насекомого сутенера.

Юзеф открыл бардачок, кинул пачку туда:

– Так лучше?

Алан рассмеялся:

– Спасибо.

Десять минут ни слова.

Он меня вообще куда везет? – размышлял Алан. Может, этот парняга – похититель, просто обаятельный.