– И причёску не трогай. Я волосы полчаса собирала.

А жаль, ему нравятся её волосы.

***

Потом она тщательно осматривает себя в зеркало и, поворачиваясь к нему задом, спрашивает:

– Ничего там нет? На юбке?

– Да всё чисто у тебя, – говорит Саблин, закуривая и разглядывая юбку на крепком заду Юнь.

Фу, он переводит дух, а Юнь всё вертится перед зеркалом и улыбается. А Саблин думает, это она улыбается оттого, что он к ней заглянул, но ничего ей не говорит, и тогда она начинает сама:

– Позавчера в лавку ходила. Юбку надела, пыльник новый, перчатки новые… Всё, что ты мне купил.

Аким чувствует что-то нехорошее, молчит и слушает внимательно, Юнь продолжает:

– Бабы ваши, что были в лавке, глаза таращат, жабы болотные, от зависти они у них аж вылазят, – она смеётся.

– А что, у тебя некого было в лавку послать? – говорит ей Аким.

– А я сама люблю туда ходить, – с вызовом отвечает ему красотка и начинает красить губы, приблизив лицо к зеркалу, а закончив, удовлетворённо продолжает: – А я ещё руку специально опущу, чтобы браслет было видно… Вот их распирает там, ты бы видел… – она качает головой, как будто чем-то восхищается. И тут он слышит те слова, которые очень не хотел бы слышать от неё: – В тот раз там Настя твоя была, тоже глазела… Ну, хоть молча… – Юнь всё ещё не отходит от зеркала. – Не шушукалась, как другие дуры.

Хозяйка чайной и вправду хороша, по-настоящему красива, она оправляет юбку, не отрывая глаз от своего отражения, и выглядит точно как жёны офицеров, старших офицеров. И на красивом лице её гримаса дурного бабьего самоуверенного превосходства. И ему, надо признаться, хочется ещё побыть с нею, но нужно уже идти вниз, а то Сашка ещё искать начнёт. Он встаёт и, не затушив сигареты, подходит к женщине и целует её в шею. А она и говорит ему:

– А, забыла сказать… Елена звонила. Вчера.

– Какая ещё Елена? – не понял Саблин.

– Ну, из Преображенской, – напоминает ему Юнь. – Ну помнишь, мы в магазине у неё были? Ты меня туда водил.

– А-а… – вспоминает прапорщик. – Ну и чего хотела?

– Да за девицу просила, помнишь, я ей обещала?

– И теперь просит её пристроить на работу? – догадался Саблин.

– Да, – отвечает Юнь и поворачивается к нему, – просит дать ей работу на полгода. Ну и присмотреть за нею; она бестолковая, Лена сказала, влюбчивая… А потом всё там у них утрясётся, и девица та вернётся обратно.

«Лена сказала», – отмечает про себя Саблин, – один раз виделась, один раз по телефону поболтала, и уже «Лена». Быстро у них всё».

– Ещё про тебя спрашивала, – добавляет Юнь.

– Про меня? – настораживается Аким. – И чего спрашивала?

– Спрашивала, вернулся ли ты, но ты-то ещё в болоте пропадал, я сказала, что нет, она тебе привет передала. И всё…

– Ясно, – ответил Аким, почесал подбородок и подумал, что с этой Леной-Еленой ему ещё придётся встретиться.

***

– А ты где был-то так долго? – спросил у него Каштенков, когда прапорщик наконец вернулся за стол.

– Тебе что, подробный рапорт написать с отбивкой по часам? – в ответ поинтересовался Саблин.

– Хе-хе… – смеётся замкомвзвода. – Не надо мне рапорта, рапорт завтра будешь писать Коротковичу. А пока давай выпьем, а то я жду тебя, жду, не пью…

Они посидели ещё немного, и в заведение пришёл Юра Червоненко, а за ним появился и Коля Кульков. Червоненко обижался, дескать, пришёл из рейда и даже не сказал никому. Не позвал, не позвонил, про рейд не рассказал.

– А то ты его первый год знаешь, – говорит Каштенков Юрке. И в словах его тоже был упрёк. – Если бы мне Ряжкин не позвонил, я бы тоже не знал, что они вернулись.