Человека, друзья мои, одним Шубертом не исцелишь. Без Христа человек превращается в какое-то жуткое чудовище и берет себе в помощь Рембрандта с Моцартом и Толстого с Достоевским. И он будет жить такой сатанинской жизнью. Без Бога человека ничего не исцеляет, ХХ век доказал это.

Мир весьма смешлив. Но, с другой стороны, в Евангелии мы не видим Христа смеющимся и, пожалуй, даже улыбающимся. Все средневековые богословы об этом говорили, поэтому на смех было наложено некое табу. Но юмор было невозможно уничтожить, смех вырывался в карнавальную культуру, прорывался в быт, – он жил, но на правах приемного ребенка, а не родного.

Сегодня, когда все изменилось, когда само христианство стало в мире приемным ребенком, смех получил свои права. Теперь смеются над всем. Но все же надо задуматься, как вести себя в жизни в отношении этого понятия.

Мне кажется, что наиболее склонны к тонкому и непошлому юмору те, кто подвержен бедам. Например, совершенно особый юмор у еврейского народа. Как хотите, крутите, но у них какая-то целая жила, родник анекдотов.

Возьмем наших клоунов, без которых трудно представить себе детство, цирк, какой-то праздник. Клоун – это человек по амплуа, он всем сердцем знает горечь мира. Поэтому он постоянно плачет, пускает слезы длинными струями. Это человек скорбящий, обиженный, вечно падающий, садящийся на кнопку, наступающий на ведро с водой. Он такой и внутри.

Так вот, насмешить может тот, кто знает беду. Дурачок, который знает только сладкое и никогда не был бит, ничего не терял в своей жизни, насмешить никого не может, и шутки его точно будут ниже пояса, потому что выше он не поднимался. А вот оскорбленный, огорченный, замученный человек вопреки беде как раз умеет замечать в жизни то, чего не замечает его сытый, довольный, лоснящийся товарищ. Поэтому тайна смеха заключается в тайне скорби. И я думаю, что человек преодолевает личную и коллективную беду именно через добрую шутку.

На войне замечено, что в каждом более-менее большом подразделении был свой Василий Теркин. Тот самый, о котором написал Твардовский, – балагур, шутник, весельчак, умеющий воевать, но и умеющий собрать на привале вокруг себя людей и развеселить их, пошутить по-доброму. «Кто сказал, что нужно бросить песни на войне? После боя сердце просит музыки вдвойне». Сердце просит и шутку тоже. Люди навоевавшиеся, в очередной раз заглянувшие смерти в лицо, потерявшие товарища, чтобы не сойти с ума, нуждаются в шутке на земле, потому что, может быть, в раю не о чем будет шутить.

Думаю, Бог дал человеку шутку для того, чтобы тот не чокнулся. А чокнуться очень легко, и чокнутых гораздо больше, чем лежащих в сумасшедшем доме, потому что есть много недообследованных.

На самом деле мастера стендап-шоу, блогосферы, речевые мастера, привлекающие большие аудитории, – это не просто шутники, это проповедники. Надо отдать должное таланту многих из этих людей. И можно горько сожалеть о том, что они направляют его не в ту сторону.

Глядя на степень харизматичности, на быстроту ума, на некий дар доходчиво и ярко вбивать в головы слушателей свои идеи, мы можем представить перед собой на сцене в данном случае умерших проповедников истины и расцветших проповедников чего угодно: иногда пошлости, иногда какой-то невинной шутки, иногда откровенного богохульства.

Комики, начинающие смеяться, например, над многодетной мамашей, которая не успевает собирать всех своих детей в кучу, или над неумелым водителем во время езды, постепенно, вполне возможно, начнут шутить над Церковью, над смертью, над Господом Богом. Дорога «шутить обо всем» доводит их в конце концов до шуток о том, над чем потешаться нельзя.