Это мужчину не особо впечатляет. Он продолжает надвигаться на меня медленно, словно хищник.

– Я и обычно не самая адекватная, – упираюсь поясницей в подоконник. – А тут… Ну… Я шокирована! Напугана! У меня нервный тик скоро начнётся! Так что стой там, где стоишь, и не надо подходить!

– Ага. - Криво усмехается, даже не думая тормозить.

Мой взгляд хаотично мечется по помещению в поисках спасения.

– Марат, я справочку принесу! – обещаю отчаянно. – Что меня нельзя трогать. И… Я… Эм…

Я пытаюсь сбежать, но его рука перехватывает меня за запястье. Марат рывком притягивает к себе. Я рефлекторно зажмуриваюсь, врезаясь в его горячее тело. Подрагиваю от страха. Чувствую, как его пальцы касаются моего подбородка, наклоняют вверх. Я замираю, сердце пропускает удар. Веки дрожат, но я всё же поднимаю глаза.

– Тронули тебя? – рычит. – Галчонок, блядь. Тебя тронули? Причинили вред?

Я сглатываю. Медленно качаю головой. Потом почему-то киваю. А потом снова мотаю. Мой мозг не может выдать адекватный и правдивый ответ. Он перегрелся.

Марат чуть щурится. Его пальцы чуть крепче сжимают моё лицо. Его глаза темнеют от ярости. Бросает резко:

– Урою их.

Я смотрю на Марата, нервы скручивает в тугой комок. Я дрожу от его слов. Они звучат как приговор. И почему-то не сомневаюсь, что именно так и поступит Марат. Он не шутит.

– Что конкретно сделали? – продолжает допрос. А я не могу сказать ни слова. Мне не хочется защищать тех ублюдков. Не хочется даже думать про то, что с ними будет. Но…

Я прикусываю губу, цепляясь пальцами за край рукава. Пытаюсь сдержать порыв. Неожиданно мне хочется… Наябедничать. Как маленькому ребёнку, который прибежал к взрослому с разбитыми коленками. Всхлипнуть и потребовать: «а он меня напугал! Накажи его!» Потому что Кафаров из тех, кто точно накажет.

Щемящее чувство, от которого становится горько и как-то… Ещё более обидно. Аж до слёз. Я не знаю, что с ним делать. Ведь раньше мне не было кому жаловаться. Ясмина была той, кто бегает к папе, а я получаю нотации. Я со всем привыкла справляться сама, делая вид, что мне плевать. И эти обиды быстро убирала. А сейчас… Сейчас жутко хочется плакать и жаловаться Марату. Потому что он точно сотрёт их в порошок. Это должно пугать. Должно. Но я смотрю на мужчину и чувствую, как по позвоночнику проходит волна странного, сбивающего с ног чувства. Меня защитят. Я впервые в жизни не должна быть сильной. Не должна что-то доказывать. Не должна справляться одна. И от этого комок в горле становится ещё плотнее. Я сглатываю.

– Так, галчонок, не реви, – мужчина цедит. – Напугали?

– Угу, – шмыгаю носом. – Говорили всякие гадости. Сказали, что я в тюрьму попаду!

– О тюряге им стоит мечтать. Не трясись, нормально всё будет. К тебе вопросов не будет.

– Но я всё равно очень испугалась! - Добавляю искренне. И для подстраховки. Даже черти сбежали бы из мыслей Марата. И я на всякий случай напоминаю, насколько я испугана. Чтобы даже не вздумал ко мне лезть.

Марат кивает, медленно отступает. Его прикосновение исчезает с кожи, оставляя после себя лёгкие покалывания.

Мужчина идёт к шкафу и достаёт оттуда бутылку виски. Дорогого. Я знаю эту фирму. Там огромная голова оленя на этикетке. Папа раньше любил его распивать, пока деньги были. Очень-очень дорогой!

Марат молча разливает алкоголь по двум бокалам. Ботинком двигает сброшенную на пол папку, потом падает на диван.

– Узнали, суки, про мою утреннюю встречу, – зло бросает, поднеся стакан к губам.

Я напрягаюсь, внутри что-то вздрагивает. Вспоминаю. Тогда, в клубе, что-то подобное я уже слышала. Они обсуждали утренние разборки с кем-то. Значит, об этом знали и другие? Кто-то проболтался?