Его рука опускается на мою талию, обжигая сквозь одежду, и я вздрагиваю, когда Кафаров резким движением ставит меня за собой.

— Стой здесь и не дёргайся, — бросает холодно. И я… Я подчиняюсь. Не потому, что хочу, а потому что в его голосе есть что-то такое, что не оставляет выбора.

В кабинете царит напряжение. Люди, что пару минут назад угрожали мне всеми возможными ужасами, теперь стоят молча, в оцепенении. И я понимаю — их придавливает не только страх. Их пугает сам факт его появления.

Кафаров медленно делает шаг вперёд. Тяжёлый, уверенный. Каждое движение выверено до миллиметра.

— Меня разрывает любопытство, что вы здесь делаете. Но ещё меня разрывает желание отвезти вас туда, где никто не найдёт. Подвесить каждого за ноги, а после запустить псов, которые не жрали уже неделю. Специально для таких случаев. И пока они будут утолять свой голод, я буду задавать вопросы. Есть желание прокатиться?

И всё. Тишина.

Один из мужчин, что ещё минуту назад угрожали мне, сглатывает, опуская взгляд. Другой нервно облизывает губы. Третий едва заметно сжимает кулаки. Но никто, никто не осмеливается заговорить первым.

— Ну? — тянет Марат, и его голос отдаётся гулким эхом в стенах кабинета. — Я не люблю ждать.

Один из них не выдерживает.

— Нам заплатили, — выдавливает он. — Мы не знали, что…

— Заткнись, — рычит другой, но запоздало. Ошибка уже допущена.

— Ага, — Марат лениво кивает. — И много вам дали за этот цирк?

Ответа нет. Я вижу, как они сжимают челюсти. Как едва заметно дёргаются мышцы на их лицах.

— Много, значит, — сам себе отвечает он, а потом делает ещё шаг. Голос его меняется. Он не угрожает. Он не кричит. Но от его слов по спине пробегает ледяная дрожь.

Тот, кто говорил первым, резко выпрямляется.

— Мы… Мы можем договориться.

Марат медленно качает головой.

— Поздно.

Он делает ещё шаг, и я вижу, как их начинает по-настоящему трясти. Он не поднимает руку, не достаёт оружие, не делает ничего, но его присутствие само по себе заставляет их медленно терять контроль.

— Я хочу знать, — продолжает Кафаров, и его голос становится безэмоциональным. — Кто. Заплатил.

Никто не отвечает.

Я чувствую, как в комнате становится холодно. И тут Кафаров усмехается. И это самая жуткая вещь, которую я когда-либо видела.

— Ну что ж, значит, прокатимся. В твой бус их можно запихнуть? - Марат поворачивается к мужчине, который стоит в стороне, просто с оскалом за всем наблюдает. Тот самый, за кем я пряталась. Значит, я оказалась права. Он знакомый Марата.

— Можно и к бусу привязать, пускай бегут. Много чести их везти. - Выдаёт мужчина.

В комнате слышно только тяжёлое дыхание этих троих и моё сердце, которое, кажется, вот-вот вылетит из груди.

— Хватит жути нагонять, пошутили и ладно. - Один из троих подаёт голос.

Марат медленно моргает.

— Считаешь, у меня есть чувство юмора?

И я отчётливо вижу, как этот мужчина вздрагивает. Как его уверенность испаряется. Как он осознаёт – он попал.

Я бы с Кафаровым тоже не шутила. Всё, что было раньше, происходило случайно. Я не хотела. А эти... Боже, им все перспективы расписали, а они мнутся дальше. На что-то рассчитывают. У Марата с юмором так себе, а с чувством жалости вообще проблемы.

— Мы... Мы работаем на государство, — запинается второй, бросая быстрый взгляд на вход, будто прикидывает шансы сбежать. — Нас отправили…

— На государство?

— Да! Так что лучше не делать хуже. На вас и так уже госзаказ и...

— Только вот какая проблема, — Марат усмехается, ровным голосом произносит. — Где ваше официальное подтверждение? Где бумаги, ордера, прикрытие? Где, сука, доказательства, что вы пришли сюда по делу, а не как последние крысы, которые даже не знают, что конкретно ищут?