В-третьих, руководители АССР, убедившись, что и Горбачев, и Ельцин крайне нуждаются в них, принялись, лавируя, добиваться повышения статуса своих регионов на конституционном уровне. И преуспели. Так, Законом от 24 мая 1991 г. в Конституцию РСФСР внесли поправки, помимо прочего исключившие указания на «автономию» республик[96] (это было прямое нарушение Конституции СССР, вторжение в компетенцию союзного Съезда). И т. д.

Ко всему прочему, 3 июля того же года соответствующими законами РСФСР были удовлетворены требования четырех из пяти существовавших тогда автономных областей – Адыгейской, Горно-Алтайской, Карачаево-Черкесской и Хакасской – о преобразовании их в республики (еще одно нарушение Основного Закона СССР)[97]. Количество российских республик таким образом увеличилось до 20. Осталась всего одна автономная область – Еврейская (ЕАО).

9. С 1991 г. российские республики стали вводить посты президентов. Они, с одной стороны, продолжали повышать свой статус, а с другой, следовали новому общему курсу; заданному на вышестоящих властных уровнях.

Имеется в виду постепенный переход от централистской (советской) системы правления к основанной на принципе разделения властей (разделения законодательной и исполнительной власти, в частности) системе президентско-парламентской (смешанно-республиканской) или даже президентской (президентско-республиканской) и, следовательно, в утверждении в качестве высших должностных лиц глав исполнительной власти.

В 1991-ом же в Москве и Ленинграде были учреждены должности мэров. Города республиканского подчинения тогда еще были не субъектами Федерации, а лишь административными территориальными единицами РСФСР. Таким образом новый курс одновременно начал реализовываться и в унитарной части России.

КПСС, согласно первоначальному плану Горбачева, должна была «передать» («вернуть») власть Съездам и Советам, чтобы на деле сохранить и усилить ее. Но после реформ и выборов 1988–1990 гг. (а также ротаций в партийном и государственном руководстве), крайне ослабивших партию, власть просто «потерялась»[98].

Без партийного «стержня» Съезды и многие Советы сделались предельно политизированными и предельно же некомпетентными собраниями, неспособными реально осуществлять власть. Председатели, включая Горбачева и Ельцина, порой оказывались бессильны перед депутатской «стихией».

Единственным выходом объективно виделось усиление исполнительных органов и должностных лиц и, конечно, усиление персонального начала[99]. Выходит, что «передача» всей и всяческой власти от партии Советам, то есть, представительным органам, в конечном счете, обернулась креном в сторону персонализированной власти, персонализированной исполнительной власти.

Учреждение поста Президента СССР начали готовить осенью 1989 г. Когда стало ясно, что Съезд оказался «супердемократическим монстром»[100], а у должности Председателя Верховного Совета недостаточный «президентский потенциал». Сам Горбачев в мемуарах деликатно признается: «Исправно просидев на первой сессии Верховного Совета на председательском кресле, старательно вникая во все детали процедуры регламента, работы комитетов и комиссий, [я] понял, что просто невозможно физически сочетать непосредственное руководство парламентом с другими функциями»[101]. В начале 1990-го он форсировал реализацию президентского проекта. Горбачев рассчитывал избавиться от спикерской рутины и заново легитимировать свою власть[102]. Его подгоняло заявление Ельцина о готовности бороться за введение президентства в РСФСР и желание поскорее отстроиться от КПСС. Партия теряла популярность (что продемонстрировали выборы 1989 и 1990 гг.), одновременно в ней ширилось консервативное движение, считавшее генсека – совершенно справедливо! – разрушителем и даже предателем. Неудивительно, что президентскую реформу он совместил с изъятием из Конституции формулировки об особой роли КПСС