Ацтек с хлопком открывает банку пива Zima и вновь начинает задумчиво бренчать на гитаре.

– Когда вы в последний раз записывали демо, парни? – интересуюсь я.

Замечаю Хлою на обложке последнего номера Manhattan File, а рядом лежат последний номер Wired и номер YouthQuake со мной на обложке. Моя фотография старательно исчеркана фиолетовыми чернилами.

– На прошлой неделе, Виктор, – цедит сквозь зубы Конрад.

– Целую вечность назад, – бормочу я, пролистывая статью о Хлое.

Сплошная болтовня – последний год выходит на подиум, контракт с Lancôme, ее диета, роли в кино, отрицает слухи о пристрастии к героину, Хлоины рассуждения о том, что она хочет иметь детей («Купить огромный манеж и все такое» – ее собственные слова), фотография нас вдвоем на вручении наград в области музыки и моды телеканала VH1 (я смотрю в камеру отсутствующим взглядом), фотография Хлои на вечеринке в Doppelganger под названием «Пятьдесят самых легендарных людей мира», Бакстер Пристли, который волочится следом за ней, – я отчаянно пытаюсь вспомнить, каковы были мои отношения с Лорен Хайнд в Кэмдене и были ли у нас вообще какие-то отношения, как будто сейчас, в лофте на Бонд-стрит, это что-нибудь да значит.

– Виктор, – изрекает Конрад, уперев руки в боки, – огромное количество групп приходит в шоу-бизнес с совершенно ложными намерениями: зарабатывать деньги, спать с кем попало…

– Стой, погоди-ка, Конрад. – Я вытягиваю руки вперед и принимаю сидячее положение. – Ты называешь это совершенно ложными намерениями? Ты серьезно? Я просто хочу уточнить.

– На репетициях, Виктор, – говорит Конрад, склоняясь надо мной, – ты только пьешь пиво да перечитываешь журналы, в которых есть что-нибудь о тебе или твоей подружке.

– А вы все живете в легендарном прошлом, – говорю я устало. – Пластинки Кэптена Бифхарта? Йогурт? Что за херня здесь творится, а? И кстати, Ацтек – ты когда-нибудь подстрижешь ногти на ногах? Где твоя сила духа, мать ее, а? Что ты вообще делаешь на этом свете, кроме того, что таскаешься на дурацкие поэтические чтения в Fez? Начал бы хоть в гребаном тренажерном зале заниматься.

– Мне и без того физических нагрузок хватает, – неуверенно заявляет Ацтек.

– Забить косяк – вот и все твои физические нагрузки, парень, – чеканю я. – И сбрей чертову щетину с морды. Выглядишь как натуральный козел.

– Мне кажется, тебе пора немного остыть, Виктор, – говорит Ацтек, – и занять свое место в среде избранных.

– Я просто подсказываю вам, как вырваться из всего этого затхлого хиппанского нафталина.

Ферги смотрит на меня и как-то странно ежится.

– Ты ставишь под удар нашу дружбу, – говорю я, хотя эти слова звучат не слишком озабоченно.

– Ты никогда не бываешь здесь достаточно долго, Виктор, – выкрикивает Конрад, – чтобы было что ставить под удар!

– О, я тебя умоляю, – бормочу я, вставая, чтобы уйти.

– Иди, иди, Виктор, – вздыхает Конрад. – Ты никому здесь не нужен. Иди открывай свой большой занюханный клуб.

Я хватаю свой портфолио и сумку с компактами и направляюсь к двери.

– Вы все такого мнения? – спрашиваю я, останавливаясь возле Фица, который вытирает нос об свитер от хоккейной формы, служащий ему подушкой. Глаза его закрыты, он явно безмятежно спит и видит во сне полные упаковки с таблетками метадона.

– Могу поспорить, что Фиц не хочет, чтобы я уходил. Правда, Фиц? – спрашиваю я, склоняясь над ним и тряся за плечо. – Эй, Фиц, проснись!

– Не стоит даже пытаться, Виктор, – зевает Ферги.

– Что случилось с нашим синтетическим мальчиком? – изумляюсь я. – Если не считать, разумеется, того, что он провел юность в Гоа.