– Что творится в его голове? – поют они хором.

– Как бы мне хотелось знать, – внезапно просыпается в кресле Фицджеральд. – Как бы мне хотелось зна-а-ать!

Дотянув до конца последнюю ноту, он вновь возвращается в позу эмбриона.

– Ты опоздал, – констатирует Конрад.

– Я опоздал? Ребята, да у вас только на то, чтобы настроиться, уходит час, – зеваю я, падая на груду индейских подушек. – Это не я опоздал, – зеваю вновь, прикладываясь к банке ледяного пива, и замечаю, что все как один уставились на меня. – А что вы на меня так глядите? Мне пришлось отказаться от визита к Орибе[75], чтобы успеть сюда.

Я швыряю номер Spin, который валяется на полу рядом с древним кальяном, в Фица, тот даже не делает попытки увернуться.

– «Magic Touch»! – выкрикивает Ацтек.

Отвечаю не задумываясь:

– Plimsouls, «Everywhere at Once», три минуты девятнадцать секунд, лейбл Geffen.

– «Walking Down Madison», – наносит он следующий удар.

– Кирсти Маккол, «Electric Landlady», шесть тридцать четыре, Virgin.

– «Real World».

– Jesus Jones, «Liquidizer», три ноль три, SBK.

– «Jazz Police».

– Леонард Коэн, «I’m Your Man», три пятьдесят один, CBS.

– «You Get What You Deserve».

– Big Star, «Radio City», три ноль пять, Stax.

– «Ode to Boy».

– Yaz, «You and Me Both», три тридцать пять, Sire.

– «Top of the Pops». – Ацтек явно начинает терять интерес.

– The Smithereens, «Blow Up», четыре тридцать две, Capitol.

– Если бы ты только уделял столько же внимания нашей группе, – говорит Конрад своим фирменным тоном, который следует понимать как «эй, со мной сегодня лучше не связываться».

– А кто, по-твоему, пришел сюда на прошлой неделе со списком песен для группы? – парирую я.

– Я не собираюсь перепевать «We Built This City» под эйсид-хаус, – начинает вскипать Конрад.

– Ты швыряешь бабки в окно, чувак, – пожимаю я плечами.

– Кавер-версии – это тупик, Виктор, – встревает Ферги. – На каверах денег не заработаешь.

– Вот и Хлоя всегда так говорит, – отзываюсь я. – А если я не верю даже ей, с чего это я буду верить вам?

– Какой в этом смысл, Виктор? – вздыхает кто-то.

– Ты, зайка, – я показываю пальцем на Ацтека, – обладаешь уникальной способностью взять песню, которую люди слышали миллион раз, и сыграть ее так, как никто и никогда не играл ее раньше.

– А ты, – говорит Конрад, тыкая пальцем в меня и источая яд человека, пришедшего из среды инди-рока, – настолько охренительно ленив, что не в состоянии написать свой собственный материал.

– Я лично думал о версии «Shiny Happy People» в стиле коктейль-микс…

– Но это же REM, Виктор, – терпеливо разъясняет Конрад. – Это классический рок, а мы договаривались не делать каверы классического рока.

– О боже, мне хочется наложить на себя руки, – стонет Ферги.

– Да, кстати, у меня есть хорошая новость для всех: Кортни Лав наконец перевалила через тридцатник, – говорю я радостно.

– Отлично. Я чувствую себя гораздо лучше.

– А какие авторские получает Кортни с продаж дисков Nirvana? – спрашивает Ацтек у Ферги.

– Интересно, заключали ли они брачный договор? – задумывается Ферги.

Все пожимают плечами.

– Так что, – заключает Ферги, – после того как Курт помер, возможно, и ничего.

– Эй, брось, Курт Кобейн жив, – говорю я. – Его музыка живет в наших сердцах.

– Нам бы сосредоточиться на новом материале, парни, – говорит Конрад.

– Блин, можем мы, в конце-то концов, написать хоть одну песню не в ритмике этого дерьмового регги, которая не начиналась бы со строчки «Я ла-вил свой кайфф на тоу-чке пад крэ-кам»? – вопрошаю я. – Или со строчки «У ми-ня на кухне крысса – что ми-не дье-лать те-те-теперь»?