— И кто же у нас польстился на эти кости? — закидывает он мой чемодан прямо в салон какой-то спортивной машинки такого ядовито-оранжевого цвета, что режет глаза, и такой маленькой для его исполинской фигуры, что я с трудом представляю, как он туда втиснется.

— А кто же у нас не побоялся прибрать к рукам такое похотливое чучело, как ты? Неужели Лана? Или Ляна? Прости, так и не запомнила её дурацкое имя.

И для него, конечно, не новость моё пренебрежение. Но мне правда было одиноко, когда его «настоящая любовь» из ревности стала устраивать истерики. И ради неё он перестал со мной общаться.

— Садись, хитрая рожа, — открывает он дверь, которая задирается передо мной вверх расправленным крылом. — Никогда нормально не ответит. Вечно всё вопросом на вопрос.

Показываю ему язык и прячусь в салоне.

— Куда едем? — качает он головой, устраиваясь за рулём. — На твою Алеутскую?

— Нет, в нашу общагу.

Его удивлённо взметнувшиеся вверх брови говорят красноречивее слов.

— Твой муж — студент? Малолетку, что ли, захомутала? — косится он, пока я отрицательно качаю головой. — Заочно учится?

И здесь у меня такой соблазн кивнуть, но я этого не делаю. Каланчу всё равно не обманешь, он всегда словно видел меня насквозь.

— Так, — недовольно поджимает он губы. И я хватаюсь за ручку, чтобы не влететь головой в боковое стекло — такой он закладывает вираж. — Ну рассказывай, Матрёшка, во что ты вляпалась.

— Господи, Слава, — запоздало тяну я за ремень безопасности. — Я уже и забыла, как же опасно ты водишь. И вообще давай поаккуратнее, я девушка беременная.

Пристёгиваюсь я вовремя. В этот раз он тормозит так, что, если бы не ремень, приборная панель оставила бы приличную шишку на моём лбу.

— Калашников, чёрт побери! Высади меня, я лучше на автобусе доеду.

— Спокойно мать, — подмигивает он. — Вернее, будущая мать. Доставлю в лучшем виде, — и, расправив плечи, словно он приготовился к приятному времяпровождению, добавляет: — Давай рассказывай! И пока всё не расскажешь, так и будем кататься по городу, имей в виду.

Ну вот и как с ним спорить, с этим обормотом?

Выкладываю всё, как на исповеди.

— И ты продала квартиру, чтобы заплатить за операцию? — хмурится он.

— И отдала ему долг, который считала своим, — киваю.

— Как это похоже на тебя, Вик, — он вздыхает сокрушённо, с глубоким знанием моего характера. Искренне. — Вспылить. Наделать глупостей. Пожертвовать всем, чтобы позаботиться о тех, кто тебе дорог. И цена не имеет значения. Значит, ты теперь замужем за Бергом?

— А может, уже и нет. Может, документы о разводе дожидаются меня в почтовом ящике, я просто ещё не знаю об этом.

Вытаскиваю из кармана телефон. Нет, он не сел, просто молчалив, как и прежде.

— Не отвечает?

— Гудки проходят, — чутко прислушиваюсь, словно могу услышать, что происходит там на другом конце. — Но трубку он не берёт.

— Звони в офис, на работу, домой. Где он там ещё у тебя может быть? Я за всей этой вознёй с «Айсбергами» не следил, но в новостях порой натыкался. Видел только воочию, как ближайший к моему дому клуб горел.

— Бесполезно, — откидываюсь я на спинку сиденья, когда ни один номер «Гладиатора», указанный на сайте, так и не отозвался.

— Поехали, значит, лично его навестим, — разворачивает он машину быстрее, чем я успеваю возразить.

— Нет! Нет! Слава, нет! — только его жёсткая рука, преградившая путь, не позволяет мне вцепиться за руль, и тогда я впечатываю пальцы в его железное предплечье. — Я никуда с тобой не поеду! Ты не представляешь, какой он ревнивый!

— Ну, расскажи мне ещё, что такое ревность, — усмехается он и вида не подаёт, что от моих ногтей ему приходится не сладко. — Срать! Ты не потащишься туда на метро. А если там всё закрыто?