Тяжело откидываюсь на подушку. На счёт мяса с кровью я точно погорячился — едва справился с несколькими ложками каши.

— Молодец! — отставив тарелку, вытирает она мои губы салфеткой, словно только этим всю жизнь и занимается.

— Мальчик или девочка? — я открываю глаза, но голову больше поднять не могу. Такая слабость. — У тебя?

— Мальчик. Три с половиной года. Зовут Максим. А у тебя есть дети, Алекс Берг?

— Нет.

— А Вика? Жена?

— Не будем про неё.

— Но ведь ты женат?

— И это единственная причина, по которой я ещё, дышу, живу, ем эту противную кашу, — отворачиваюсь, чтобы она не видела моё лицо. Её тёплая рука сжимает мою ладонь.

— И слава богу, что тебе есть ради чего жить, Алекс Берг.

— Только не обольщайся на мой счёт, — наши пальцы скрещиваются, но я забираю руку. И даже сам чувствую, как леденеет взгляд, который я обращаю на неё. — Это единственное, что у меня осталось — красивое имя. Я беден, слаб, болен, я потерял всё, что имел. Жалок, измучен, брошен, одинок. Но хуже всего, что у меня больше нет сердца.

— Мне не нужно твоё сердце, Алекс Берг, — демонстрирует она ямочки на щеках. — И я не охотница за богатством. У меня и так есть всё. Ну, или почти всё. И даже не знаю кому из нас больше повезло, что я оказалась рядом. Так что обращайся, если тебе понадобится поддержка, или дружеский совет, или переваренная каша.

Она достаёт из сумочки телефон и кладёт поверх него на тумбочку визитку.

— Полина, — я хочу сказать ей так много, но у меня просто нет сил. — Спасибо!

— Не за что, Алекс Берг, — целует она меня в лоб, когда я снова откидываюсь на подушку. — Береги силы. Я ещё зайду.

Слышу, как за ней закрывается дверь. Сквозь приоткрытые веки вижу, как пришедшая следом медсестра возится с капельницей. Ещё чувствую, как по вене начинается струиться холодный раствор и тонкое одеяло укрывает меня до самого подбородка, а потом знакомое забытьё утягивает меня туда, где есть она… моя Вика.

2. 2. Виктория

Поезд прибывает строго по расписанию.

Утро. Шумное, апрельское, неожиданно холодное. Зябко кутаюсь в курточку, громыхая чемоданом по привокзальной площади, как мешком с костями.

Ну, здравствуй, большой город!

Город чужой. Негостеприимный. Злой. Равнодушный. Не прощающий ошибок. Не любящий слабых. Не верящий слезам.

Город, которому я не нужна.

Город, в котором мне некуда даже пойти. Он выплюнул меня, как ставшую невкусной жвачку. Но я приехала не покорять столицу. Вернулась не для того, чтобы кому-то что-то доказывать. Я приехала ради того, кто мне дороже всех на свете.

Алекс. Не знаю, получится ли у нас начать всё сначала, нужна ли я ему ещё — столько времени прошло с того момента, когда он меня ещё искал. Но я попробую. Даже не беременность — та веская причина, что у меня теперь есть, — тому виной. А робкая надежда, что даже если он выкинул меня из своего сердца и постарался забыть, моей любви хватит на двоих.

Если я нужна ему — я буду рядом. Если получится — солнцем, а если нет — то просто тенью. Уж чего-чего, а упрямства мне не занимать.

На автобусной остановке полно народа. Суетятся, толкаются, опаздывают, дёргают детей, переставляют сумки, нервно смотрят на часы.

Отхожу со своим чемоданом в сторонку. Мне некуда торопиться. Мне негде даже остановиться в этом беспокойном городе. Благо, я знаю студенческое общежитие, в котором можно дёшево снять койку в гостинице для заочников. В его направлении и поеду. Мне бы вещи бросить, да чтобы ночью было где голову преклонить — большего и не надо.

Пропускаю первый набитый под завязку «аутобас». И когда на остановке становится свободнее, достаю телефон.