Енин распахнул глаза и попытался встать. Найти свой табельный пистолет и прикончить ублюдка, а после пустить себе пулю в висок.
– Очухался, – заметила вставшая в дверях Стешка.
– Быть того не может. – Золотарев поднялся из-за стола и лениво подошел к Ярцеву. Помимо кителя, на нем были только гражданская фуражка и застиранные портки.
– Че, товарищ капитан, ломает тебя?
«Не отвечай! Притворись загипнотизированным! Наберись сил!»
Бригадир резко выбросил руку и накрыл ею макушку Енина. Ощущение было такое, словно из пальцев Золотарева растут оголенные провода под напряжением. Енин задергался, как на электрическом стуле. Паразит развернулся внутри, и притворяться не понадобилось. Сознание угасло. Тьма заполнила череп. Енин снова забыл: лейтенанта, поляну, свое имя… Золотарев всмотрелся в его потухшие глаза, громко отрыгнул ему в лицо. Прогулялся к полке, напевая:
– Огней так много золотых… на улицах Саратова…
Он снял с полки первую попавшуюся книгу. Для Енина эти сборники были как глоток ленинградского воздуха; зная про насмешки, он возил их с собой из одной дыры в другую.
– Николай Гу-ми-лев, – по слогам прочел бригадир. – «Огненный столп». С ятями, надо же. А в слове «столб» ошибка. – И он подмигнул Стешке: – Вишь, я грамотный. На. – Он ткнул книгу Енину. Капитан покорно взял ее. На безмятежном лице высыхал пот. – Читай вслух.
Енин открыл книгу наугад.
– Я долго шел по коридорам, кругом, как враг, таилась тишь. На пришлеца враждебным взором…
– Дуня! Подь сюда.
– Смотрели статуи из ниш…
– Дунька! – Золотарев сел напротив Енина и стянул до щиколоток портки. На его бедре синела наколка – гора черепов. – Ты читай, читай.
– В угрюмом сне застыли вещи. Был странен серый полумрак.
– Вещи, – тихо повторил Золотарев, разминая в пальцах член. – Молотки и клещи, мля.
– …мой взор горящий был смущен едва заметною фигурой в тени столпившихся колонн…
Дуня, самая молодая и привлекательная из зэчек, проскользнула в комнату. Она была полностью обнажена, но капитан Енин не уделил этому факту ни секунды внимания.
– Коза голожопая, – сплюнула Стешка и ушла к печи.
– Мерзко крался шепот хриплый: «Ты сам пришел сюда, ты мой!»
– На, – помахал твердеющим членом Золотарев.
Дуня покорно опустилась на колени. Как и Енин, она не могла сопротивляться Золотареву и тьме, которую Золотарев в ней поселил. Спину и бока молодой женщины покрывали глубокие царапины, на тощих ягодицах краснели следы от укусов.
– Мгновенья страшные бежали, и наплывала полумгла…
Дуня зачмокала ртом. Золотарев закинул руки за затылок.
– Хорошо-то, матушка, как.
– И бледный ужас повторяли бесчисленные зеркала.
Глава 7
Добраться до Якутска было половиной дела. Выяснилось, что корабль в Яму отплывает только завтра. Глеб, контуженный двенадцатичасовым перелетом и разницей в часовых поясах, пошатался по пристани и, вздохнув, отправился в город.
Вечная мерзлота встретила духотой и двадцативосьмиградусной температурой. Ни ветерка, воздух сухой, знойный и плотный, хоть на хлеб намазывай. Пришлось стянуть куртку. Не верилось, что еще утром он похмелялся в Москве.
Якутск был большим пыльным селом, глухоманью. Русская Церковь Азатота в годы войны частично вышла из подполья, но в Белокаменной ее адепты не бросались в глаза. Здесь же Глеб за час насчитал пяток богомольцев, бледных последователей «вечно жующего султана демонов» с характерными спиралями на шеях.
Каменные дома были в центре – крепыши, приподнятые на коротких сваях. Но основу жилищного фонда составляли деревянные развалюхи, все кривые, перекосившиеся от проделок почвы, с волнистыми крышами и заборами и накренившимися калитками. Отдельные дома, судя по неэвклидовой геометрии углов, были порождением Сдвига. От прямого взгляда на них начинала болеть голова.