Глеб представил, каково это. Чувствует ли что-то Цы Си, испытавшая все прелести Страны Снов, включая рабов-паргиан, отдаваясь какому-то журналисту в реальности?
– Это не мое, Кать. Я – пьяница, но не наркоман.
– Так вот кем ты меня считаешь? – «Разбитые» глаза потемнели, бедра звонко схлопнулись. – Одевайся и больше не приходи в кадатницу. Здесь тебе не публичный дом.
– Кать…
– Меня зовут Цы Си. Деньги оставь на столике.
Было жаль расставаться с псевдокитаянкой. Позже от цыгана Глеб узнал, что милиционеры накрыли притон, Цы Си отстреливалась (Глеб воображал дамский пистолет в затянутых шелковыми перчатками руках) и была убита. Финал, достойный бульварных книжек.
Мирослава Гавриловича статья Глеба привела в ужас. Он процитировал Маленкова: «В советской стране кадатниц не существует!» – и выбросил рукопись в мусорное ведро. Так закончились отношения Глеба с женщинами легкого поведения, криминальным миром и Страной Снов.
На станции Дом Советов он вспомнил жаркую Цы Си, Катю Коновалову, не пожелавшую жить в социалистической реальности. У брюнетки в белом платье была внешность церковной мыши, но такие же пугающие и гипнотизирующие глаза. Она не прятала их за стеклами темных очков, притворяясь слепой, как прочие завсегдатаи курилен. И Глеб почувствовал: произойдет что-то плохое. И угадал.
В туннеле зашумел поезд. Это было командой. Брюнетка сунула в рот коричневый комочек, проглотила не жуя, закричала – Глеб увидел испачканный бурым зельем язык:
– Предвечерний город, встречай меня! Личинки Иных богов, ешьте мой разум!
Люди обернулись на полоумную. Состав вышел из туннеля. Дружинник отклеился от колонны. Глеб шагнул к девушке и успел крикнуть:
– Стой!
Она прыгнула на рельсы. Поезд завизжал тормозами. Глеб отвернулся. Шокированные граждане подходили к краю перрона, качали головами, цедили: наркоманка.
Глеб понял, что убраться из Москвы – не худший вариант. Прочь от самоубийц, пилигримов и тех, кто отрицает их существование. В Яме все будет проще. По крайней мере, там пока не ходят поезда.
Глава 6
«Что-то не так», – подумал человек и проснулся от мучительного сна длиной в недели. Его колотило. Пот струился градом по изможденному лицу. Мозговые извилины с трудом шевелились, точно серое вещество подвергли заморозке, зато активно шевелилось другое: жирное и черное, пожирающее личность человека, подчинившее его волю.
Человек облизал пересохшие губы и вспомнил:
«Енин. Моя фамилия – Енин, я капитан, командир взводов отрядов охраны. Член РКП(б) с двадцать третьего года. В тридцать восьмом арестован за измену Родине, терроризм и контрреволюционную организацию, исключен из партии, в сороковом военная прокуратура закрыла дело, освобожден и реабилитирован. Прошел Польшу и Чехословакию. С сорок седьмого служу в системе ГУЛАГа».
Енин обронил голову на грудь, истощенный мыслительным процессом.
«Не засыпай. Думай».
Струйка слюны потекла изо рта на грязную майку.
«Где ты?»
«Я дома…» – Енин скосил глаза на полку с книгами, фотокарточку покойной жены. Дома – не на острове Й’ха-нтлей, конечно, а в деревне гидростроителей, у темных вод Ахерона. Семнадцать лет его жизни Ахерон назывался Леной, а остров Й'ха-нтлей – Васильевским, но потом все изменилось. Реки, моря и озера породили чудовищ. Балтика исторгла душераздирающую песнь, она шла с самого дна, гулом разносилась по улицам и площадям и звала петроградцев в пучину. Многие приняли ее приглашение. Нева окрасилась кровью, упыри разорили кладбища, а каменные сфинксы обмотались гирляндами кишок. Крейсер «Аврора» залпом из шестидюймового бакового орудия разнес череп гигантскому фосфоресцирующему существу, которое лезло на набережную Красного флота. Стремительно дичающих приспешников Дагона местные прозвали чухонцами…