Потом дорога пошла в гору. Открылся вид на долину: вдали работала та самая мельница, где Анара брала муку. К реке спускались женщины с корзинами белья, а на другом берегу, за частоколом из кольев, виднелись крыши баронской усадьбы – массивные, покрытые красной черепицей.

Сама усадьба возникла неожиданно: карета въехала через каменные ворота с волчьими головами на столбах. Двор вымощен плиткой, по краям – клумбы с розами, которые даже здесь, на севере, цвели неестественно ярко. Слуги в одинаковых камзолах метались, подметая дорожки, будто готовились к приему императора.

Карета остановилась у крыльца с мраморными ступенями. Пора было выходить.

Барон встретил меня у дверей, проводил в холл.

– Прошу, вашсиятельство, – добродушно прогудел он, – пообедайте с нами, сделайте милость.

Его большая семья уже сидела за накрытым столом в обеденном зале. Все семеро сыновей, трое старших – с семьями. Все они жили в этой усадьбе, ругались, мирились, работали, отдыхали вместе. Не скажу, чтобы я одобряла подобный образ жизни. Но здесь, на окраине империи, членам рода было не выжить по-другому.

Обеденный зал барона напоминал медвежью берлогу – низкие потолки с черными балками, стены, увешанные шкурами волков и рогами оленей. Длинный дубовый стол, покрытый царапинами от ножей, ломился под тяжестью глиняных мисок с тушеной бараниной, копченой рыбой и лепешками из грубой муки. По углам стояли факелы, их дым оседал сажей на потолке. Запах жира и лука перебивал даже аромат дымящихся мясных пирогов.

Семья барона шумела, перебивая друг друга. Старшие сыновья, бородатые и грузные, как их отец, громко спорили о границах пастбищ. Их жены, в платьях из некрашеного льна, молча разливали похлебку, изредка одергивая детей, которые дрались под столом. Младшие сыновья, подростки с еще зеленой кожей, тыкали вилками в еду, хихикая над шутками про соседских девок.

Меня усадили рядом с одним из сыновей, средним, Закарием. Он был моим одногодкой и, судя по всему, отчаянно хотел жениться. По крайней мере, никак по-другому я не могла истолковать его внимательно-оценивающие взгляды, которые он постоянно бросал в мою сторону. Он был выше всех, его плечи не помещались между спинками стульев, и он сидел, сгорбившись, как медведь в клетке. Рукава рубахи закатаны до локтей, открывая руки, покрытые шрамами от косы или топора. Он ковырял ножом в дереве стола, оставляя свежие зарубки, но как только я села, спрятал лезвие под ладонью.

Высокий, неуклюжий, внешне похожий на медведя, Закарий был немногословен.

– Ешьте, – пробурчал он, толкая ко мне миску с мясом. Глаза, желтые, как у волчонка, скользили по моему лицу, потом вниз, к рукам. Видимо, проверял, нет ли обручальных браслетов.

Барон, сидевший во главе стола, наблюдал за нами, причмокивая. Его жена, орчиха с седыми висками, налила мне игристого в деревянную кружку.

– Выпейте, согреетесь, – улыбнулась она, но глаза остались холодными.

Шум, крики детей, чавканье – все сливалось в гул, от которого звенело в ушах. Закарий молча подкладывал мне мясо, словно откармливая на убой. А я думала о том, как на Земле ненавидела семейные ужины. Здесь же они напоминали поле боя, где каждый выживал как мог.

Сразу после обеда народ разошелся по своим делам. Разделились на «мальчиков и девочек» и разбежались, кто куда. Меня же в дверях зала остановил сам барон.

– Вашсиятельство, нам поговорить бы, – он кивнул в сторону коридора, который вел в глубину дома. – Вдали от лишних ушей.

– Да, конечно, ваша милость, – откликнулась я, гадая, что им всем от меня надо.