Встало солнце. Природа вокруг нас дышала благодатной свежестью. Теплый свет заливал ровные борозды подрастающих злаков, лаская их, словно детей. Густой бархат полей обещал плодородную осень и зрелый урожай. Нашим нивам благоволила зеленая богиня.

– Почти приехали.

Натянув поводья лошади, послушник Ричард махнул рукой на восток. В первый момент я ничего не увидел. Потом мои глаза постепенно различили большое строение, сложенное из камней медового цвета.

Мы неслись галопом, ослепленные восходящим огненно-золотым диском.

С высокой сторожевой башни за нашим приближением наблюдал толстый монах, он щурился из-под руки, но потом узнал меня.

– Ваше величество! – воскликнул он и, подобрав подол сутаны, выбежал к воротам, где склонился в почтительном поклоне. – Дама проживает в доме настоятеля.

Дама… Сколь деликатное определение для положения Бесси.

Не тратя слов, Ричард показал мне на скромных размеров особняк. Он стоял в стороне от прочих монастырских построек.

– Благодарю вас, – кивнул я.

Мне понравился Ричард. Он производил впечатление сдержанного и доброго человека и совершенно не походил на аскетичного непонятливого монаха. Я начал рыться в кошеле, чтобы вознаградить своего спутника за двенадцатичасовое путешествие. Он сделал протестующий жест и посмотрел мне в глаза.

– Прошу вас… сделайте дар Богоматери от моего имени.

Богоматерь. Мадонна… Дама. Сами эти слова пробуждали почтительные чувства.

– Как вам угодно, – не стал спорить я и направился к дому настоятеля, куда поместили Бесси.

Все устроил Уолси. Он выбрал этот монастырь среди множества других. Я догадывался, что кардинал имел на то свои резоны. Что именно перевесило чашу весов в пользу этой обители: житейские удобства, спокойствие, сострадательность или анонимность?

Так или иначе, настоятель был идеальной кандидатурой по всем четырем пунктам. И вновь я мысленно одобрил Уолси, хотя в глубине души осуждал его, считая заблудшим грешником в нашем благодетельном клире.

Предупрежденный о нашем прибытии святой отец являл собой воплощение внимания и предупредительной осторожности.

Он выглядел молодо, что удивило меня. Звали его отец Бернар (возможно, в часть святого Бернара Клервоского?).

– Когда кардинал Уолси, щедрый по натуре, добрейшей души человек, прислал к нам госпожу Блаунт, – с поклоном сообщил он, – мы порешили принять ее как благородную гостью в наших собственных покоях. Ибо кто же, в сущности, может судить других? И путь сей указал нам хозяин постоялого двора в Вифлееме: ибо все наши гости посланы Господом.

Его лесть резанула мне слух, и, кроме того, сердце мое разрывалось от терзаний.

– Где она? – с трудом смог выдавить я.

– Наверху, – сказал он, поднимая руку, и многозначительно прибавил: – Над моими комнатами.

Я поднялся по каменной лестнице в эти древние кельи. Ступени укрывали ковровые дорожки, в канделябрах белели лучшие восковые свечи. Незажженные и новые: видно, тут выбрасывали огарки, не используя их до конца. Но, переступив последнюю ступень, я сразу обо всем забыл – ко мне бросился встревоженный послушник.

– Ваше величество! – Он бухнулся на колени.

– Встаньте, встаньте! – Я поднял его повелительным жестом. – Где дама?

Я мог называть Бесси этим безликим словом, как все остальные.

– У нее начались роды. Но еще не закончились пока, сир, поскольку первые.

Да, первые обычно длятся дольше всего.

Послушник посторонился; его сменил озабоченный священник.

– Повивальные бабки и наши служки приглядывают за ней, – произнес он. – Они полагают, что вскоре все закончится.