Сегодня я вспомнил. Вспомнил так, что забыл о своей девушке. Дерьмо, но я даже не сразу понял, что за столом не хватает Сары! Просто эти Юлькины ноги… бесконечные голые ноги, которые лапали лучи светомузыки, всегда действовали на меня, как волшебная дудка Нильса на крысятник. Мне пришлось собрать все внутренние ресурсы и покопаться в закромах, чтобы суметь выглядеть равнодушным и уточнить, где Сара, а узнав, по закону здравого смысла, я должен был ехать домой и быть рядом со своей девушкой, но, повторюсь, вблизи Филатовой я болею. Детские болезни тяжело переносятся в зрелом возрасте. Не подозреваю, как рубанет по мне, но уже чувствую, как хроническое заболевание начинает рецидивировать.

Я сопротивляюсь, как могу.

Отгуляю свой отпуск и снова свалю из страны. Не собираюсь после собирать себя воедино, как делал целый год шесть лет назад, пока не погрузился с головой в учебу. Я больше не романтичный сопляк, пускающий слюни на подругу детства. Сейчас я гораздо хуже, когда, занимаясь с сексом со своей девушкой, думаю о губах другой, и меня это напрягает.

Я обещал себе...

Каждый день с моего момента приезда и встречи с Филатовой твердо обещаю себе, что ни хрена Филатова не значит. Ни хрена! Но «афганец» уже запустил во мне команду «фас», и теперь любой посыл в сторону «моей болезни» я воспринимаю как покушение на частную территорию. На мою личную частную территорию.

Клуб беснуется. Кучка мужиков у сцены вызывающе свистит, когда танцоры закидывают девчонок себе на спины, предварительно надев им на головы свои шляпы, и становятся их ковбойскими кватерхорсами* под зажигательную мелодию.

Я бы тоже присвистнул, поскольку стою неподалеку и наблюдаю за зрелищем, но упорно удерживаю пафос на роже, чтобы не потёк.

В танцах на сцене нет ничего пошлого и развратного. Их импровизированный ансамбль смотрится слаженно и гармонично, но вопреки всему я выделяю длинные волнистые волосы, короткие шорты, прикрывающие разве что только трусы, и белую тряпку на шнурке, позволяющую очень картинно дофантазировать всё, что находится под ней и что так активно вздымалось во время нашего с Филатовой «танца». Мне чертовски сложно было удерживать зрительный контакт на уровне наших глаз, чтобы не скатиться ниже. Туда, где под шнуровкой угадывалось более чем прилично.

Сейчас у меня есть возможность беспалевно рассмотреть Филатову. Яркое, даже слепящее освещение помогает мне в этом, чего я был лишен все эти дни. Чтобы не провоцировать Сару, у меня не было ни малейшей минуты, чтобы вот так, не воруя, прогуляться глазами по подруге из детства.

Юля Филатова, дочь близких друзей моих родителей, практически сестра, вершина, до которой я так и не смог дотянуться.

Она изменилась и внешне, и внутренне, а торкает все равно, как прежде.

Волосы стали еще длиннее, практически до задницы. Если оттянуть кудряшку, думаю, точно достанут.

В детстве я дурел от этого. Они у Юльки слегка подкручиваются на концах, и я часто перебирал их в пальцах, когда смотрели вместе фильмец. Я так успокаивался. А она, вроде, не жадничала. Мягкие они у нее, как сейчас помню, и цвет такой… будто хамелеон. На ярком солнце в медь отливают, а при тусклом свете — зрелой пшеницей колосятся. Ни блондинка, ни брюнетка… И к шатенкам не приткнешь. Не знаю, но меня трогало будь здоров!

А лицо… Всегда улыбки раздаривала. Ее милота не вязалась с выбором её спортивного увлечения. Ангел со стальными яйцами!

Сегодня я не знаю её: с кем она, где она и кто.

Я принципиально не узнавал, пока жил в Тель-Авиве, и сейчас не уверен, что хочу узнать ее, настоящую.