Волна негодования, обиды и злости поднимается от стоп, распространяется по голым ногам, взмывает вверх и концентрируется в груди.

Хочу опустить глаза и смотреть исключительно себе под ноги, чтобы не слететь кубарем с лестницы и не видеть его в принципе.

Но… к черту!

Я буду делать то, что решила: попросту игнорировать его, а не чувствовать себя безропотной овечкой на заклании.

Наш синхронный топот обращает на себя внимание, но из четырех пар глаз Игнатов находит мои.

Я не отведу! Не отведу!

Мне нечего прятать, и чувствовать себя виноватой тоже не в чем. Это он оказался бесчувственным дровосеком!

Его взгляд становится внимательнее, словно он пытается меня вспомнить или узнать. Я не знаю, но он не отпускает меня до первой ступени. Кружит по моему лицу острым, как бритва, взглядом, и меня это… мамочки, меня подбивает! Подстегивает делать то, что я делала в детстве: намеренно провоцировать, дразнить, чтобы получить как можно больше его эмоций. Расправляю плечи, чтобы гордо внести себя в люди, но Сара, обхватив лицо своего парня ладонями, поворачивает его голову к себе и обрубает мои смешные потуги в зачатке.

И я сдуваюсь, теряя этот контакт, этот фитиль, разжигающий во мне желание быть заметной и раскрепощённой. Обнимаю себя руками, пряча под ними то, чем, по мнению, Дианы, стоит гордиться.

— Танька и Даша на улице, — оповещает Софи, — ждут нас.

— Тогда не будем терять времени, — отзывается Ди, перебрасывая через голову цепочку микроскопической сумочки.

— Воу-воу! — оборачиваюсь на голос одного из близнецов. Скрестив на груди руки, то ли Паша, то ли Миша, где-то потеряв второго, что несказанно странно, потому что эти двое ходят как приклеенные, окидывает нас горящим взглядом. — Вы че, на кастинг в дом терпимости собрались?

— Павел! — охает Агата. Все-таки Павел. — Прикрой рот! Немыслимо! Что ты себе позволяешь?! — возмущается она и пытается дотянуться до сына, чтобы отвесить тому воспитательный подзатыльник.

— Мам, — останавливает её Диана, касаясь руки, — смирись. Даже судьба делает ошибки. Одна из них — эти двое, — кивает на Пашку и подоспевшего к нему Михаила.

— Паразиты! Ну-ка, исчезли с глаз моих! — ругается Агата.

— Девочки, пойдёмте! — поторапливает нас Ди.

— Диана! — гремит голос Степана, на который я реагирую, как собака Павлова. Смотрю на парня: он в шортах и очень летний, и можно было бы решить, что расслаблен, но его челюсти стиснуты, а желваки синхронно перекатываются на скулах. — Я могу не беспокоиться за Сару? — прищуривается он.

— А почему ты спрашиваешь об этом меня? — удивляется Ди и непонимающе смотрит на брата. — Она взрослая девочка.

— Диана! — вновь предупреждающе гремит Игнатов.

— Да расслабься, бро! — Ди подходит к Саре и по-дружески берет ее под локоть.

А меня … меня обуревает жгучее непонятное чувство! Заботится! Он о ней заботится! Волнуется! И меня это бесит! Он словно отдает нам ее на растерзание. Между прочим, на ее запястье красуется мой браслет, о котором я побеспокоилась.

— Всё с твоей евреечкой будет сказочно! Летс гоу, бэйби?! — продолжает Ди и гаденько улыбается Саре, поглаживая ту по плечу, и утягивает к входной двери.

Девушка улыбается в ответ, но натянуто и вымученно. Она тоже в джинсовых шортах чуть выше колена, в которые заправлена однотонная белая футболка.

— Сонь, я надеюсь хотя бы на твоё благоразумие! — вслед сестре кричитСтёпа.

— А я-то что? — Обернувшись вполоборота, Софья пожимает плечами и исчезает в дверях.

Я иду следом и, подходя к половику, на котором пунктуально пристроены мои белые кеды, чувствую, как по моим ногам гуляет сквозняк.