– Ох… – страдальчески воскликнула я.

– Ну и по поводу этого… Я вот давно думаю, что с тобой всё не так чисто: ты где-то скиталась два года, парней не любишь, да ещё, оказывается, не девственница… – рассуждала моя соседка. – Всё указывает на то, что тебя изнасиловали, и твой мозг решил сделать вид, что ничего не было, и стёр память.

Нет, ну это нечто. Я даже дар речи потеряла на целую минуту.

– Никто. Меня. Не. Насиловал! – чётко, с толком, с расстановкой, прошипела я. Если бы не засыпающая с мамкиной грудью Машенька, я бы завопила так, что трещины поползли по стенам.

– Вот я и говорю: твой мозг спасает тебя от болезненных воспоминаний. Или, может, это было давно, и ты просто забыла, – упрямо твердила Таня.

Я махнула рукой на её бредовые предположения. Уж я-то помню себя с двух лет, и никто меня не трогал. И память у меня прекрасная.

Но самое-то обидное, что моё так называемое грязное бельё выставили напоказ. Да и кому? Косте!

О-о-ох, боженька, ты там опупел, что ли? Ну за что-о-о?

11. Глава 10. Козлы познаются в сравнении

Глава 10. Козлы познаются в сравнении

Весна – это такое время, когда не только на улицах оттаивают «подснежники», но и в людях тоже. Если у кого есть говнецо в душе, весной оно обязательно всплывёт. Точно говорю.

А обладателями самых пышных «подснежниковых рассадников» оказались Герман Маркелов и его дружок. Вот нет бы им отстать от меня, но они… Эх!

В тот апрельский день мы проходили по биологии генотипы и фенотипы. Каждый должен бы составить задачку по своему типажу, выбрав как основной параметр цвет волос или глаз.

И если мамины мутные серые глаза и белёсые вечно нечёсанные волосы я помнила, то образ папы беспросветно замылился в моей памяти.

– Людмила Александровна, – подняла я руку, – а если я не знаю, какие волосы и глаза были у моих родителей?

Зря я это сказала. Надо было просто взять параметры с потолка и всё.

На меня уставился весь класс.

– Оу, – задумалась Людмила Александровна. – Тогда у тебя всё ещё интереснее. Можешь составить вероятные варианты, отталкиваясь от своего цвета глаз и волос, – попыталась сгладить неловкость она.

– От тебя даже родители отказались, недоделанная! – фыркнул Герман и оскалился своей препротивной белозубой улыбкой.

Вот это было по-настоящему обидно. А когда мне обидно, я…

– Они умерли, придурок! – вскочила на ноги я и запустила в Маркелова баночкой с белилами.

Баночка, к слову, была с незакрученной крышкой и очень удачно разлила всё своё содержимое на красивый и, несомненно, брендовый свитер Германа.

– Ах ты ш-шавка! – тоже вскочил он, оглядывая нанесённый ущерб. – Ты хоть знаешь, сколько он стоил? Век будешь отрабатывать!

– Это тебе за мою олимпийку, козёл! – не осталась в долгу я.

– Тихо! – призвала нас к порядку Людмила Александровна, но без толку.

Маркелов в два прыжка оказался возле меня и больно дёрнул за волосы.

– Да я тебя… Мало тебе было за гаражами, шмара подзаборная?

Моя нога пяткой врезалась ему под колено, и он взвыл, но от этого вцепился мне в волосы ещё больнее. Ему-то стыдоба какая – лезть к девчонке, которая на две головы ниже его. Неужели этого Германа так все обожают в классе, что не прозвучало ни слова осуждения в его адрес? Только Людмила Александровна разоряется по долгу службы.

– А ну разошлись! – снова закричала учительница, и снова её никто не услышал.

В итоге мы сорвали урок. Нас с Маркеловым отвели к директору и, дословно цитируя реплики, передали суть конфликта.

Директриса вызвала в школу родителей Германа и Нину Алексеевну, мою воспитательницу. Основные шишки полетели на Маркелова, так как он первый бросил оскорбление в мой адрес. А мне достались остатки – за нарушение дисциплины в классе.