– Вечно ты, Наташа, влипаешь в истории, – вздыхала Таня. – Это ж нарочно не придумаешь…

– Ненавижу парней! Ы-ы-ы… – рыдала я.

– Да ладно? Тебя сам Герман Маркелов мордой в сугроб натыкал. Толпы его поклонниц могут только мечтать об этом, – то ли в шутку, то ли всерьёз выдала Таня.

– И его в первую очередь ненавижу!

– Надо же, Константин Николаевич слетел с пьедестала ненавидимых мужчин?

– Хватит меня уже дразнить! Не видишь, мне плохо? – срывающимся голосом провыла я.

– Эх, да забей ты на них. Зато теперь у тебя иммунитет против маркеловских чар.

Тут Таня была права. С того дня Герман перестал казаться мне красивым. Улыбка эта его белозубая, пластмассовая, и сам он весь фальшивый. Фу! Даром такого не надо! Даже если на коленях приползёт.

Я представила, как Герман по иронии судьбы каким-то чудом влюбляется в меня и умоляет его простить. А я, такая холодная, отвергаю его. На душе как-то сразу стало радостнее.

***

Лина узнала правду не от меня, так что зря Герман с его дружком отмудохали меня.

Ключиком к правде стала всё та же неравнодушная уборщица. Подробностей я не знаю, но через знакомых знакомых Лина узнала эту грязную историю и сложила дважды два: моя олимпийка в тот день была на Эльке, да и ко мне Герман не проявлял ровно никакого интереса. С чего бы ему крутить шашни с серой мышкой? А вот Элька – та ещё вертихвостка.

Так закончилась школьная любовь Германа и Лины. А в новые лучшие подруги Лина избрала себе новенькую по имени Катя.

Передо мной так никто и не извинился. В глазах учителей я так и осталась лживой детдомовской оторвой. По школе расползлись слухи, что я распёха. Обидно, блин. Хоть школу меняй…

***

Не пасть духом этой грязной во всех отношениях весной помогли занятия скалолазанием и мой тренер – Саша. Она гоняла меня нещадно: устала ползать по стенкам – приседаю, устала приседать – качаю пресс. Словно спецагента для невыполнимой миссии тренируют.

Саша, партизанка такая, лишь ехидно улыбалась, когда я спрашивала, на кой ляд она меня так истязает. Ох, чую, что кто-то что-то замышляет…

***

В марте Аришке сделали первую операцию по избавлению от заячьей губы. Мне даже разрешили проведать малышку, когда её выписали из больницы.

Такое счастье! Всё ерунда по сравнению с этим.

С того дня я ненавязчиво стала снова захаживать в дом малютки. Исключительно по вечерам, когда Галина Николаевна, директриса, уже ушла домой.

Малышка моя, после того как зажил шрам, стала такой красавицей! Кажется, она меня даже узнала, когда я пришла к ней после долгой разлуки, и заулыбалась.

«Теперь тискать тебя буду каждый день», – пообещала я Аришке, на что она выдала мне уверенное «ага». Честное слово! Я ничего не придумываю. Вот какая умная она девочка.

А жизнь-то налаживается.

***

Однажды вечером я пришла с тренировки и с порога услышала:

– Зорин заходил. Про тебя расспрашивал.

Таня с деловитым видом, словно кормилица царского наследника, восседала на кровати с дитём на руках. Хоть картину с неё пиши.

– Ещё не хватало! – проворчала я, но тут же не удержалась: – И о чём же он спрашивал?

– Ну, про тот случай с твоей олимпийкой.

«О-ой, и он в курсе про эту ересь. Ну вот, и в его глазах я теперь падшая женщина», – мысленно простонала я и скривила лицо, будто съела что-то невкусное.

– У тебя ведь хватило ума молчать в тряпочку? – строго спросила я соседку.

Таня промолчала, но по её лицу я поняла: ума не хватило.

Ой ё… Вот ведь правду говорят: болтливый друг – хуже врага.

– Тогда рассказывай, чего ты там ему наболтала? – потребовала я.

– Рассказала, как есть: что ты случайно застукала Германа с Элькой, которой ты одолжила олимпийку. И что теперь они тебя травят…