Тори уговорила маму поесть в полете. Ей удалось самой объясниться по-русски со стюардессой.

В Москве их снова встречал Катин папа. Отвёз на этот раз в какую-то квартиру. Как поняла Тори, это была квартира Ольги. Вера уже на следующей неделе должна была начать серию обследований. У Виктории был выбор - учиться при посольстве Швеции в Москве или пойти в обычную школу.

17. Глава 16

16.

Нахимовцы Кузьмин-Склодовский и Ратт были занозой в заднице училищного начальства. Вадим Ветров не раз выслушивал от офицеров-воспитателей, что у этих двоих на всё и всегда есть собственное мнение, что для военного флота не есть хорошо.

Адмирал Ветров мог бы им ответить, что тут они не совсем правы. И что он сам на пару с лучшим другом, а ныне начальником Учебной базы Балтийского флота и ни много ни мало доктором военных наук капитаном первого ранга Юрой Бодровским тоже всегда отстаивали свои позиции.

- И что на этот раз вы с историком не поделили? - смеялся Ветров, приехав по делам службы в Питер и традиционно забрав мальчишек "кутить". Они сидели в уютном грузинском ресторане. Ребят отпустили на все выходные, что случалось не часто.

- Из-за того, что у него картонное мнение. А на исторические события так смотреть нельзя, - резко выдохнул Игорь.

Алекс дал говорить Кузьмину, сам он тоже боготворил Вадима Ветрова. Но всегда помнил, что членом его семьи не является. Старался без надобности не беспокоить. Да и фамильярное "Вадя" по отношению к адмиралу, хоть и знакомому ему с детства, не позволял. Это дома можно было по старой памяти назвать его просто Вадим. А уж на людях и форме только по имени и отчеству - Вадим Андреевич.

- Выражение какое интересное - картонное мнение... По-твоему, он смотрит на события однобоко?

- По нашему мнению, - глянул Игорь на Алекса, - Расскажи. У тебя точнее по фактам получится, - попросил.

- Дело в том, что капитан третьего ранга Бушуев, как нам показалось, ничего кроме учебника, где про крейсер "Гёбен" только упоминается, и статьи в военно-морской энциклопедии выпуска тысяча девятьсот семьдесят восьмого года, больше ничего не читал.

- Ааа, "Гёбен". Ясно. Бушуев имел неосторожность нарваться на экспертов. Не в курсе, с кем связывается, - чуть улыбнулся Ветров.

Он знал историю семьи Алекса. А про воспоминания его прапрадеда, служившего именно на "Гёбене", ему мальчишки рассказывали в подробностях.

- У него мышление, как у крота, а не как у историка, - кипятился Алекс, - То, что он говорит даже про адмирала Эбергарда - написано явно британцами. Якобы такие смелые англичане пропустили "Гёбен" к Севастополю, а Эбергард струсил и вёл себя непрофессионально, не открыв огня по крейсеру. Тут нас и прорвало. Виноваты, не смогли молчать. Мой прапрадед, кстати, писал в дневнике, что никак не мог понять, почему русские выбирают в союзников тех, с кем враги не нужны. Не верить фригатенкапитану, служившему старшим офицером на "Гёбене" мы не можем.

- Да, - подхватил Игорь, - потому что потом пошла традиционная песня, что немцы трусы и слабее русских. Что их крейсер смогли выгнать корабли-развалины. Получается, Бушуев сам себе противоречит. Или русские дураки и трусы, или всё-таки именно они заставили "Гёбен" и "Бреслау" гореть.

- Но опять же, - снова заговорил Алекс, - Разве может морской офицер думать, что его враги трусы и идиоты? Разве это не приводило к фатальным ошибкам во многих сражениях? Ведь немцы не были ни трусами, ни дураками. Как бы ни рисовали на них карикатуры. Феликс фон Ратт пишет о подвиге и самопожертвовании унтерофицера с "Гёбена", который задраил переборку и не дал распространиться пожару к крюйткамере (пороховому погребу) . Спас корабль от взрыва. Хотя попадание было в третий каземат, откуда огонь очень быстро пошел.