– Не надо…

– Ну, не надо, так не надо…

В комнате вновь повисла тишина, прерываемая мерным тиканьем часов.

Первой не выдержала Наталья.

– Глафирушка Сергеевна, это что же вы такое удумали? – плачущим голосом спросила она. – Да, на кого бы вы нас оставили? Во-он Сергей Юрьевич аж с лица весь сошел. Горе-то какое…

– Перестань, Наташа… – Глафира одернула руку и перевернулась на спину. – И без тебя тошно. И убери, наконец, от меня все эти одеяла и пуховые платки. Открой здесь лучше окна. Мне нечем дышать.

– Да, как-же… – угрюмо огрызнулась горничная. – Фрамугу чуток приоткрою, а одеяло не уберу. Сергей Юрьевич не велел. Он сказал, чтобы я вас отогревала и чаем отпаивала. Вся мокрая, да на мороз выскочила. Это же надо…

– Где он сам?

– За дохтуром поехал.

– Опять? Ничем мне его дохтур не поможет, – безразличным голосом промолвила Глафира и отвернулась к окну.

– Конечно, не поможет, – прошептал демон, который уже давно сидел в спальне нашей героини, но предпочел, как всегда, оставаться невидимым.

Демон расположился возле пылающего камина, в глубоком плюшевом кресле. Она не видела и не слышала его…

Он разговаривал сам с собой.

– И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость: узнал, что и это – томление духа; потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, тот умножает скорбь[6], – прошептал он. – Как бы высокопарно это не звучало, милейшая моя Глафира Сергеевна, однако, излишние познания сделали вас совершенно несчастной. Увы…

Демон встал из кресла и прошелся по комнате. Сначала он приблизился к окну. Тревожная луна уже сменила своё прежнее положение. Темное небо становилось бледнее. Близился холодный рассвет.

– Мне очень жаль, Глафира Сергеевна, что всё вышло именно так. Я думал, что мои чувства к вам и наши прогулки не смогут внести существенного потрясения в вашу душу. Я не собирался вам вредить. Я шёл на ощупь. Я не знал, как именно отзовется на то ваша бессмертная душа. Ведь так сильно я люблю впервые. Мне проще исчезнуть навсегда из всех миров, чем посметь навредить той, чья душа для меня теперь самая главная в этом подлунном мире. Так уж вышло. Я не могу себе этого объяснить – отчего случилось всё именно так. Где произошел тот главный сбой во всем миропорядке, который вызвал такие сильные чувства у демона тьмы – к ангелу света. Я знаю, вы считаете себя порочной, а для меня вы всё тот же – светлый ангел. Разве мог я, воспользовавшись вашим временным помешательством, болезнью и смятением, очернить вашу суть? Разве мог я позволить вам, покончить жизнь самоубийством? Взять на себя столь тяжкий грех? Нет, не мог. И Петенька, ваш славный Петенька, мне в этом помог. Но, даже если бы всё пошло не так, я нашел бы иной способ вас спасти. Я вытащил бы вас не только из ледяной Ветлуги, но даже из самой Преисподней. Знайте, что я стану теперь вас охранять до конца ваших дней. Я никогда не оставлю вас, моя родная. Но память вашу о моей любви и наших прогулках мне придется стереть. В этой жизни она будет вам только мешать. Увы, но вы забудете и лавандовое поле, и музыку великого Альбинони, которую я открыл для вас. Бетховена стирать не стану. Да, это и невозможно. Вы будете, как и прежде, играть на фортепьяно Лунную сонату. Но только плакать от неё вы более не станете, как прежде. А что касаемо Володьки, то запретить ему, видеть вас, я не смогу. Но я постараюсь ограничить его визиты к вам. Постараюсь. А для этого мне надо сделать еще одно важное дело. И вы в этом мне поможете.