Она выбежала из душной комнаты и проследовала по коридору в сторону прихожей. Хотелось, как можно скорее оказаться на морозном воздухе. К счастью, в коридоре не оказалось ни души. Все её близкие собрались в гостиной. Дворник устанавливал там Рождественскую ель. Слышался баритон Сергея, детский смех и голоса прислуги.

«Как им хорошо без меня, – зло подумала она. – Я должна умереть. Я хочу умереть. Мне не место среди них. Мне тошно… Мне невыносимо жить рядом с ними!».

Незамеченной она проскользнула по коридору и вышла в просторную прихожую. Рука нащупала в темноте сначала одну дверь, потом другую. В лицо ударил поток ледяного ветра. Стало холодно ногам и груди. Но Глаша с наслаждением вдохнула морозный воздух. Он до боли обжег горячие легкие.

«А тогда, когда он был рядом, мне не было холодно. Холодно, как сейчас. Когда-то в столице меня тянула к себе зимняя Нева. Но Таня не пустила меня в неё. Где же ты, моя верная Танечка? Вот уже больше года я не получала от тебя ни одного письма. Может, тебя уже и нет в живых? Тогда ты помешала мне уйти. Но сейчас мне никто не помешает. Я доберусь до Ветлуги и утоплюсь».

Она сделала несколько шагов по заснеженной дорожке, расчищенной прилежным дворником. Зубы стучали от холода. Её знобило. Пройдя аллею почти до конца, она свернула на поле, ведущее, к деревянному спуску над рекой. Ноги, обутые в легкие тапочки, увязали в глубоком снегу.

– Ничего, – шептала она. – Это сейчас мне холодно. Потом станет тепло. Мне станет всё безразлично. Как только я умру, он тут же подхватит меня. Он говорил, что я проживу очень долго, – хохотала она. – А зачем? Зачем?! Он полагал, что это будет решать сам Господь. Но разве не бывает так, что не Господь, а сам человек решает собственную судьбу? Разве не бывает так? Я пожила. Довольно с меня. Я здесь чужая. Я хочу к тем, кто любит и знает меня по-настоящему. Я устала…

Она сама не заметила, как потеряла тапочки и оказалась босой. От слабости и холода она упала на колени. Лунное безмолвие висело над сонной рекой. От черной полыньи струился пар. На ровном белом берегу не было ни одного живого следа.

«По этому девственному снегу сейчас проступят мои горячие следы, – с тоской думала она. – Мои последние следы в этом мире. И уже завтра их запорошит новая метель. Ни снег, ни песок, ни вода, ни трава не хранят долго ни одного человеческого следа. В этом мире всё тлен и гибель. И ничто не вечно под луной. Только сама луна вечна. И я иду к ней…»

– Нет, дети. Сейчас вы пойдете спать. А наряжать елочку мы будем завтра, вместе с мамой. Она еще немного отдохнет, а завтра уже будет совсем здоровой и выйдет из комнаты, – объявил всем Сергей.

Горничная Наташа подметала опилки и иголки, щедро разбросанные возле новой красавицы-ёлки. Дворник складывал инструменты в деревянный ящик, а дети играли на большом ковре. Они шалили и вовсе не желали идти спать. Новая гувернантка Ольга Александровна пыталась их утихомирить. Она раскраснелась и смеялась вместе с детьми. В этой предрождественской кутерьме не играл лишь один малыш. Это был младший сын Глафиры, Пётр. Он отчего-то сидел на ковре, рядом с разбросанными кубиками и не смотрел ни на елку, ни на братьев. Он смотрел на зимнее окно. Казалось, что малыш пристально вглядывается в яркий диск луны. И выражение его лица было далеко не детским.

Невидимый демон сидел в кресле напротив малыша.

– Пора, Петенька! Ты должен помочь своей маме. Кричи, что есть силы! – шепнул ему тихо Виктор.

Внезапно молчаливый малыш издал такой пронзительный крик, что все присутствующие в комнате разом вздрогнули.