- Сир! Спустить собак! – завопил взбешённый вилик.

Сир, сутулый сириец, с бесстрастным как у изваяния малоазийского демона лицом, окружённый псами молосской породы, натасканными на поимку беглых рабов, не ждал повторного приказа. Беотийца плотным кольцом обступила воющая, захлёбывающаяся от лая собачья свора.

Огромный чёрный пёс с крупной уродливой мордой прыгнул юноше на грудь и едва не свалил его с ног – тот попятился и упёрся спиной в стену амбара. Мгновение – и он сбросил вспенённого охрипшего от лая молосца на землю, ещё мгновение – и на него накинулась вся свора.

Когда Сильвия подбежала к амбару, Сир, также поняв, что рассвирепевшие псы могут разорвать юношу, схватил вожака за ошейник и оттащил в сторону; надзиратели едва уняли остальных.

- ... Поверь, того раба следовало проучить – для вразумления. – Ветурий оправдывался перед Аннией, когда она, узнав о случившемся, вышла из дома. – Впредь уже сам страх перед наказанием удержит каждого из них от непокорности и дерзости. Кнут и колодки, голодный паёк и злые собаки – вот удел всякого нерадивого и строптивого раба!

- А этот человек... чем он-то провинился? – воскликнула Сильвия необыкновенно звонким голосом. Её всю так и трясло от возмущения.

- Как управляющий этого имения я никому не позволю вмешиваться в мои дела, - отвечал Ветурий, при этом не глядя на девушку. – А этот человек... Кстати, а он – кто?

- Прости, Сильвия, но мне тоже хотелось бы узнать, откуда он появился на нашей вилле? – вступила в разговор Анния.

- Прежде он был рабом... одной сиракузской куртизанки... – после короткой заминки начала Сильвия, но Ветурий тут же перебил её.

- Ага! Выходит, он – раб? – Казалось, ничто не могло принести ему больше радости чем то, что он услышал. Его тонкие губы натянулись в неком подобии улыбки, обнажив бледные дёсны и ряд мелких острых зубов.

Сильвии была знакома эта ухмылка – оскал хищника, наметившего себе жертву.

- Я ведь ещё не рассказала о том, как Тимн был подарен нам его прежней госпожой и потом отпущен на волю особым актом освобождения, - торопливо пояснила девушка.

Радостное настроение Ветурия мгновенно улетучилось.

- Что значит: «особым»? – спросил он враждебно.

Сильвия коротко рассказала и о своей встрече с Коринной, и об аполлониях в доме Волумния, и о том, как беотиец благодаря своему таланту вышел из них победителем и в награду получил свободу.

- Он – вольноотпущенник, - заключила Сильвия. – А это значит не то же, что раб. Иными словами, ты, Ветурий, не имеешь над ним никакой власти. Приказывать ему, как и принимать другие решения на этой вилле, могут только два человека. Моя мать и, разумеется, я!

Ветурий хотел что-то сказать, но промолчал и лишь посмотрел на Сильвию в упор долгим немигающим взглядом.

Надо сказать, он редко моргал и эта странная особенность придавала ему сходство (оно также было в чертах его лица: круглые жёлтые глаза, кривой загнутый книзу нос, скошенный подбородок) с птицей. Птицей-стервятником, если учитывать его нрав и повадки.

Сильвия храбро выдержала этот жуткий взгляд (что стоило ей лихорадочной дрожи в коленках) и, гордо вскинув голову, отошла.

- Ты уже определила его обязанности на вилле? – спросила, догнав её, Анния и кивнула в сторону беотийца.

Тот сидел, прислонясь к стене, и тяжело дыша, закутывал свои ноги с ужасными следами острых собачьих зубов какими-то лоскутьями. Стоило взглянуть на сгрудившихся над ним рабов – и вопрос о происхождении этих повязок отпадал. Туника одной из рабынь (из тех, что молотили в амбаре зерно) заметно укоротилась и теперь её рваные края придавали облику девушки жалкий вид.