— Сидите, Марина. У вас дел много. А Евгения как раз сейчас свободна.

Я открываю рот.

— Как вы можете взять его в школу? Он ведь…

— Да-да, — перебивает Стас с лёгкой усмешкой. — Я уже понял, что красавчик. Но никаких отношений со школьницами не будет, можете не волноваться. Мне нравятся женщины постарше. Особенно... с медицинским образованием.

Я снова открываю рот, чтобы выдать всё, что думаю. Но не успеваю.

Он буквально выталкивает меня за дверь. Не резко, но с напором — и всё, приёмная за спиной, дверь захлопнулась, а вокруг как назло никого.

Спина упирается в стену. Воздух резко обрывается. Стас стоит впритык. Его рука — над моим плечом, дыхание — горячее. Ближе, чем надо. Ближе, чем можно.

Я теряюсь на миг. Мысли скачут назад — к вечеру, к его рукам, к той минуте, когда я перестала дышать и начала… чувствовать.

— Вы не будете здесь работать, — говорю, глядя ему прямо в глаза. — Вы опасны!

— Опасен я только для твоей вагины.

Слова падают, как плеть. Грязно. Хлёстко. Метко.

Я делаю вдох, чтобы ударить — словом, ладонью, кулаком, ногтем в щёку, если понадобится — но он склоняется ближе, шепчет так, что горячее дыхание касается моей шеи, и у меня на мгновение перехватывает горло.

— Могу уйти прямо сейчас… — шепчет он, и голос становится ниже, грубее, срывается на хрип. — Если ты берёшь отпуск… и мы закрываемся в моей квартире, где я буду ебать тебя без передышки — на столе, на подоконнике, с твоими ногами у себя на плечах, с твоими криками в подушку, пока ты не начнёшь дрожать при одном моём взгляде. Ни шансов, ни пощады. Только я — и ты, распластанная, обнаженная, мокрая, зависимая от моей очередной команды.

Каждое слово — как удар током по нервной системе.

Я замираю, вдавленная в стену, и чувствую, как волна жара катится от шеи вниз, пронзая грудь, живот, бёдра. Под одеждой становится тесно. Слишком. Всё тело вспыхивает стыдливой, неуправляемой реакцией.

Он всё видит. Зрачки расширены, дыхание сбилось, и это заводит его ещё больше. Он чувствует власть, чувствует, как меня трясёт изнутри — и наслаждается этим.

Мне хочется ударить. Закричать. Бежать.

Но ноги не слушаются. И язык не поворачивается.

Где-то в глубине, где прячется самое слабое, самое ненавидимое во мне, — просыпается жажда. Острая, нестерпимая.

Коридор пуст. Тишина гулкая, как после выстрела. Только редкие звуки шагов, далёкие голоса за дверями. Мы стоим почти вплотную. Он чуть выше, тёплый свет из окна выхватывает резкие скулы, загорелую кожу, небрежно уложенные тёмные волосы. От него пахнет ветром, потом и каким-то древесным шампунем, который не должен вызывать такую реакцию — но вызывает.

Он смотрит на меня снизу вверх, чуть склонив голову, как хищник, решающий, с какой стороны удобнее вцепиться.

— Ты описываешь типичное поведение доминирующего самца в период брачного сезона. Агрессия, сексуальный напор, демонстрация контроля. Работает на самок с нестабильным гормональным фоном. Только вот в моём организме в данный момент преобладают кортизол и презрение. — Он моргает, не ожидая. — Твоя репродуктивная стратегия слишком примитивна. Даже у богомолов больше изящества. По крайней мере, самка там имеет право откусить голову.

— Блин. Женька, давай всё то же самое, только с моим членом во рту?

13. Глава 12.

— Лучше я пойду к директору и сообщу о вашем тёмном прошлом, — отвечаю, не отводя взгляда.

Он улыбается. Медленно. Уверенно. И от этого улыбается всё его тело: уголки губ, чуть приподнятые брови, расслабленные плечи.

— Сообщи, конечно, — говорит он, как будто мы обсуждаем, не закончился ли кофе в учительской. — Пусть подумает, что у тебя крыша поехала.