Фи, и что Настька в таком черством сухаре нашла?

Хотя я знаю — деньги! Сестра тогда как помешалась с навязчивой идеей стать содержанкой. На учебу забила, маму врала так, что я даже уже не запоминала что она говорит нам. Потому что там правды совсем не было. По этому поводу я обеспокоена, что Сашулька врет с полпинка, и Сонечку, нашу лапу подбивает на это дело…

И стоило только подумать о зайках, как внизу раздается оглушительный крик и падение чего-то большого.

Ноутбук я скидываю с себя со скоростью света, и выношусь из комнаты. Дети, как бы я не жаловалась, одно большое счастье. Без них, я не представляю своей жизни.

***

— Убили, убили! — кричит Анна Николаевна совершенно нечеловеческим голосом.

— Зверье, а не дети…

Я застаю своих крох, трясущихся у стены, обеденный стол перевернут, красивая супница из сервиза расколота на двое, половник вообще где-то на гостином диване, а женщина под столом.

— Яра, там была огромная муха, — со слезами на глазах пытается объясниться Сонечка. — В половнике, — захлебывается племяшка слезами.

— Я ее не дала в обиду, но тетенька так закричала… — и тут моя боевая Сашулька тоже пускает слезы, и девочки уже на пару рыдают.

— Убили, — самозабвенно продолжат орать как потерпевшая Анна Николаевна.

Выбор в этом очевиден. Я подхожу к девочкам и прижимаю их к сердцу. Затем чмокаю каждую в макушку и нехотя направляюсь в сторону женщины.

Поднимаю стол, и помогаю ей подняться. Осторожно прощупываю руки и ноги, проверяю на наличие явных повреждений. Выдыхаю. Ничего из страшного не подтверждается. Анна Николаевна просто в состоянии шока, глубокого.

Поправляю ей прическу, съехавшую на бок, и проговариваю:

— Вы, напугали детей. Все-таки вы взрослый человек, а повели себя…

И тут Анна Николаевна сбрасывает маску нейтральности и вежливости.

— Да что вы говорите. Сначала понарожают вот таких, безотцовщин, а они творят что хотят. Что по малолетке залетела? О предохранении мама не рассказывала?

Ну что сказать на подобное? Я стою и смотрю, как раздуваются ноздри прислуги, как огнем полыхает взгляд, а щеки уже не просто краснеют, а горят.

А еще говорят, мы — рыжие… И эмоции все у нас на лице.

Анна Николаевна чувствует себя хозяйкой положения явно. Мы неизвестно откуда взявшийся народец, а она своя, с авторитетом в глазах Горского. Так я поспешу ее расстроить…

— Вас сейчас отправить на принудительное лечение в психиатрическую клинику, или все-таки обождать?

Женщина сразу замолкает и пытается понять шучу я или нет.

А я умею держать лицо, чтобы ни одна зараза не подкопалась.

— У меня два свидетеля, что вы кинули детям в суп муху, а у Сони, между прочим, боязнь насекомых. Так вы специально решили над девочкой поиздеваться?

— Да, что ты несешь, пигалица? Да, как ты со мной разговариваешь?

И в этот момент я как фокусник из-за спины достаю руку, в которой телефон, а там приложение с диктофоном и запись.

Я демонстрирую обидчице свой настрой и специально прокручиваю наши разборки еще раз в нужном мне ключе.

Анна Николаевна бледнеет.

А ведь могло быть все иначе. Я бы попросила девочек извиниться, помочь тут все убрать. Но нет же! Не живется людям спокой, так и норовят все изгадить. А я не позволю! Никому!

Учителя слишком хорошие были. Смотрю на портрет Горского висящего в гостиной, и хочется забросать его, теми самыми дротиками.

5. Глава 4

Богдан

Тормоза я припечатываю взглядом с порога. Еще утром, моя жизнь стояла на привычных рельсах, проложенных по нужному мне направлению, а что теперь?

Отец семейства, женат, и моей карточкой активно пользуется одна пусть и симпатичная, но все-таки рыжая ведьма.