Несмотря на разводы на лице – хорошенькая.

В пальцах зуд от желания потрогать эти щечки. И я трогаю. Кожа – чистый бархат.

На моих костяшках засохшая кровь. Раны вскрылись, когда я Новикову челюсть правил.

Руки бы хоть помыть…

Вероника резко распахивает испуганные глазищи, дергается в сторону.

13. 12. Ника. Не помню

12. Ника. Не помню

Чьи–то пальцы, едва касаясь кожи, порхают по моему лицу. Словно тропические бабочки выбрали его местом для своих брачных танцев.

Стоп! Какие бабочки? Какие брачные танцы? Кто лапает мои щеки? И кто пинает меня в бедро коленом?

Распахиваю глаза. Дергаю головой в сторону от чужих прикосновений. Тут же морщусь от дикой раскалывающей надвое боли.

– Вы кто? – пережив приступ, таращусь на мужчину в своей кровати. Взгляд скользит поверх его плеча…

Черт! Это не моя кровать!

Не моя комната!

Эта – мужская. Серо–стальные цвета во всем, за плотными серыми портьерами и тюлем большое окно во всю стену. Постеры с абстрактными изображениями на стене в тон интерьеру.

У Саши все не так!

Возвращаю взгляд на мужчину. Это Артем! Мой вчерашний случайный знакомый!

В памяти стоп–кадрами мелькают фрагменты вчерашнего дня. Вот я с подружками наряжаюсь на собственную свадьбу. Вот мы едем в лимузине в загс. Сообщение от сестрицы. Разрыв с Сашей. Мой побег.

А потом знакомство с Артемом, ресторан. Там мы ужинали, пили какое–то вино. Отмечали мою сорванную свадьбу и развод Артема.

В какой–то момент кто–то из нас решил, что в ресторане скучно, и на такси мы поехали в ночной клуб. Пили, танцевали, снова пили. Нас везде принимали за молодоженов, кричали «Горько!»…

Мы целовались!

Я!

Вот с этим бородатым!

Облизываю пересохшие губы. В памяти жуткие провалы.

Последнее, что я помню, правда, очень смутно, так это разборки Артема и Саши. Откуда там взялся Новиков? А! Я же ему видеопоздравление отправила, как обещала. Что я там наговорила? Мамочки!

– Где я? Мы в гостинице?

Артем чуть качает головой – нет.

Значит… мы у него дома!

Внутренне дергаясь, задираю одеяло. Я в одном белье!

Судорожно натягиваю одеяло до самых глаз. А хочется укрыться с головой и провалиться сквозь землю. Еще ни разу в жизни мне не было так стыдно, как сейчас. Я в кровати с чужим мужиком! И он опять пинается!

– У нас с вами что–то было? – блею овечкой.

Молчание – знак согласия?

Уже пора паниковать?

Все мои вопросы остаются без ответа!

Артем лежит на боку, подперев голову рукой, с удовольствием наблюдает за моим лицом и как будто чувствует, с какой скоростью крутятся в моей голове шестеренки памяти. По крайней мере в его угольно–черных зрачках я вижу немой восторг.

– Ничего не помнишь? – насмешливо спрашивает, не меняя положения. И голос после сна низкий, с хрипотцой.

Этот полуголый (или голый?) бородач закрыт другой половиной одеяла по пояс. Грудь у него в волосах – густых, черных, кудрявых. Руки тоже.

Мамочки! Везде волосню отращивает!

Почему он так близко? Зачем? Под одеялом жарко очень. Тело – что печка: и от того, что мужчина рядом, и от ситуации в целом. Чувствую, не только щеки, я вся стала цветом вареной свеклы – от кончиков волос до пяток.

Красноречиво молчу. Помню! Ну–у… почти все.

Помню, как Саша летел в толпу на танцполе, словив кулак Артема. Как пытался дать ему сдачи. Как верещала я, переживая за него. Ему снова досталось. Мой новый знакомый приказал подоспевшей охране увести Новикова, а сам увел меня через запасной выход на улицу. Мы сели в такси. Артем назвал какой–то адрес. Я была настолько ошеломлена случившимся, что прослушала куда мы едем.

Помню жаркие ладони на своей талии. Горячее дыхание на шее. Неразборчивый шепот. Вяло отбивалась. Все мысли были заняты Новиковым. Что с ним сделали охранники? Не покалечили бы.