Я обычно как-то справляюсь, а тут… Чувствую себя малолеткой, которого обломали. Жестко.

Все раздражает. И голос Вадима, и ироничные замечания девушки относительно условий договора, еще нянька бьет мой чешский фарфор. Слепая курица.

И вообще, на счет три я взорвусь. Надо срочно что-то придумать.

И я нахожу не самый лучший вариант, но он отвлекает. Наезжаю на Веронику Николаевну. От души. Зачем-то напоминаю этой женщине, кто тут музыку заказывает, и быстро ее выпроваживаю.

А затем… переключаюсь на Владиславу и вижу, что ее огромные глазищи на прекрасном лице совсем не в кондиции. Фингал. Припухшее веко.

— Что у тебя с лицом? — допытываюсь я, но уже чувствую, что эта крошка ничего мне не расскажет.

— Производственная травма.

Ну что же, врет и не краснеет. Значит, надо проверить, где сейчас так в офисах можно травмироваться. Намекаю Вадиму, чтобы отработал и эту тему.

И как-то разговор с девушкой не складывается. Это меня бесит. Если Владислава здесь, то это означает лишь одно: она готова помочь. Но то, как она выедает мне мозг ложечкой, откровенно раздражает.

Я держусь из последних сил. Выдерживаю ее пререкания и завуалированные нападки.

И вот этот вопрос «Почему я?» меня добивает окончательно.

Я говорю о ее человеческих качествах и в целом не вру. Потому что другая на ее месте подмахнула бы документы, не глядя, и давно бы прыгнула ко мне в койку бонусом. Владислава Макова даже и не помышляет о таком повороте событий. Я это понял еще тогда, в комнате, когда она испуганно подорвалась с меня.

— Еще будут вопросы? — нависаю над ней и вижу, как она сглатывает, а затем облизывает свои пересохшие губы.

— Нет. Меня устраивает ответ. Я бы хотела отдохнуть. Няня пока еще здесь?

Я моргаю.

— Комната по-прежнему в твоем распоряжении, — цежу сквозь зубы.

И она немного обиженно благодарит, а затем, сунув подмышку соглашение, уходит к себе.

В гостиной остаемся только мы с Вадимом. И первое, что я делаю — матерюсь от души.

— Я так понимаю, у девушки что-то случилось в офисе. О деталях она ничего не говорит. Съемку с камер я смогу достать только уже после вашей росписи. Раньше никак.

— Хорошо. Вадим, будь на связи, а сейчас я бы хотел принять ванну.

Косарев не медлит. Быстро прощается. А я с полыхающим в штанах огнем несусь в душ. Мне просто необходимо сбросить все то напряжение, в котором я пребываю в последние дни…

***

Ну что же, не только тяжелый труд делает из обезьяны человека, но и контрастный душ из меня делает не просто человека, а адекватного и уравновешенного.

Я уже не так озадачен Владиславой. Хотя тут больше подходит совсем иное определение, весьма созвучное с первым.

Вспоминаю, что теперь в доме совсем не расслабиться и даже не походить в полотенце. Это бесит больше всего.

И поэтому я как проклятый втискиваюсь в свой тяжелый банный халат, а главное — совсем неудобный.

Выхожу из ванной комнаты и направляюсь в гостиную перекусить и как-то осмыслить такие масштабные перемены в своей жизни…

И тут наталкиваюсь на Владиславу.

Девушка сидит на диване, скрестив ноги, и читает. На ней какая-то пижамка. Не пижама, а одно название, и какая-то фигня натянута на лоб.

И чего ей в комнате не сидится?

Я только, быть может, вошел в хорошую фазу адекватности, а теперь вот смотрю на ее длинные ноги, а хотел ведь поесть.

Еда!

Отрываю взгляд от девушки и двигаю сразу к холодильнику.

Не буду ничего у нее спрашивать. Поем, попью чаю зеленого, но это не точно, и скроюсь у себя. Там как раз отчетность квартальная от финансового отдела поджидает, много неотвеченных электронных писем. Так что нормально, справлюсь и не умру. Как-то же надо привыкнуть к Мирону, к Владиславе.