. Эта и без того широко известная в древности теория восприятия на заре нашей эры была детально изложена римским философом-материалистом Титом Лукрецием Каром (ок. 94–55 до н. э.) в дидактической поэме «О природе вещей». Плутарх же, по его собственному признанию, к старости овладел латинским языком, хотя, несомненно, знал о взглядах Эпикура и из греческих источников. Но вернемся к «Застольным беседам». «Каким образом вредоносность взгляда воздействует на тех, кого он затрагивает?» – спросил один из собеседников. Когда завистник «устремляет на кого-нибудь свои взоры, то его глаза как орган, ближе всего расположенный к местопребыванию души, втянув в себя порчу, поражают того как бы отравленными стрелами; и нет, полагаю, ничего противного разуму и неправдоподобного, если затронутый таким взглядом подвергнется какому-то изменению»[193].

Еще один, ранее молчавший участник застолья, предложил по этому поводу вспомнить Демокрита (460–371 до н. э.), основателя античной атомистики, который столетием ранее Эпикура предположил, от предметов как бы отделяются тонкие верхние слои и втекают в глаза и уши, что и рождает ощущения. «Образы, испускаемые… завистниками, не чуждые ни силы, ни ощущения, полные зловредного сглаза, внедряясь в тело подверженных ему, уже не покидают их и приводят в смятение как тело, так и ум»[194]. Причем «люди, воспитавшие в себе состояние чародейной зависти, обращают это свойство и против своих близких: в этом проявляется их природа, а не злая воля»[195]. Более того, поскольку обладатель дурного глаза чаще обращает взор на близких и любимых, он причиняет им больше вреда, чем посторонним. Если же вредоносные истечения отразятся от зеркала или водной поверхности, завистник способен сглазить и самого себя. В качестве примера Плутарх цитирует известные, по его словам, стихи: «Были, были куда хороши Евтелидовы кудри, // Только зловредностью глаза он сам загубил их, взглянувши // В ясное зеркало вод: тотчас безобразная порча…»[196]. Не забыл Плутарх упомянуть и о целительной силе амулетов, необычным видом привлекающих дурной взор и тем самым отводящих от человека угрозу сглаза.

Самое удивительное в этих бесхитростных, казалось бы, рассуждениях – их феноменальная живучесть. Мы еще убедимся: почти в первозданном виде они существуют поныне. Но вернемся к античности. «…Глазом дурным ягнят моих кто-то испортил», – устами пастуха, мимоходом, как о чем-то вполне заурядном, сетует в «Буколиках» великий римский поэт Публий Вергилий Марон[197] (70–19 до н. э.). По заверению У. Баджа, греческий автор III в. н. э. Гелиодор в первом из сохранившихся любовных романов «Эфиопика» писал: «Когда человек завистливым взором смотрит на превосходное, то наполняет окружающую атмосферу вредоносным качеством и передает собственные отравленные эманации всему, что подле него»[198]. Многочисленные указания на людей, обладающих дурным глазом, находят в написанных в первые столетия нашей эры текстах коптов, египетских христиан. Это и не удивительно, если вспомнить одну из проповедей Иисуса Христа, пересказанную евангелистом Марком: «Ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его; но то, что исходит из него, то оскверняет человека» (7:15), «ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство, – все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека» (7:21–23).

По словам У. Баджа, «твердо верил в дурной глаз и пророк Мухаммед, а Асма бинт Умаис говорит, что на вопрос: может ли она воспользоваться заклинаниями от имени рода Джафар, пророк ответил: «Да, ибо если есть на свете что-нибудь способное превозмочь судьбу, то это дурной глаз»