Сколько длилась эта исповедь?

Не знаю.

— Боги… — выдохнул он, взял в ладони моё лицо, и вглядываясь в саму душу прошептал: — Прости… Я жил, не подозревая об этом фрагменте нашего прошлого.

— Но ты не приехал, не дал о себе знать…

— Пойми, я не помнил, что было. Кусок в несколько лет вычеркнут из моей жизни. Что там было? Пытался навести справки, но там словно серое пятно. Видимо мы не афишировали свои отношения и нигде вместе не показывались.

Так и было. О нас знали лишь соседи, моя мама, ну и подруга. Но они вряд ли были одними из опрашиваемых. Вот круг и замкнулся. Что теперь? Он не помнит. Его симпатия имела место больше восьми лет назад. Из того что он помнит.

Восемь лет немалый срок.

— Ты женат? — спрашиваю.

— Нет. Но монахом тоже не был, — честно признается.

Перед глазами тут же оживают картинки из моих периодических кошмаров, где Юрий с другими женщинами: слышу шелест простыней, скрипы, стоны, влажные шлепки, смех, хрипловатое дыхание, вижу бисеринки пота на разгоряченных сплетающихся в порыве страсти телах. Всё внутри сжимается от боли.

— Как и ты, — добавляет, отчего я аж вскидываюсь, испепеляя его гневным взглядом, и тут же сдуваюсь.

Какая теперь разница хранила ли верность прежде, если в первую же ночь, проведенную здесь, в моей палатке оказался мужчина, чему имеется множество свидетелей.

Внутри всё разрывается на части.

Имею ли я право осуждать его? Нет. Но и простить измены сложно. Хоть изменами они и не были с его точки зрения на тот момент. С его, не моей. Тогдашней — моей, не нынешней.

И что теперь? Чувств у него былых уже нет, разве что — вина. Кто мы друг-другу?

Вот и довыяснялась на свою голову. Стало лишь всё сложнее и запутанней. Единственное, что он реабилитирован и обвинения сняты, ведь травму выходит получил именно в той самой командировке, куда и уехал наутро после новости о моём бесплодии.

— Что будем делать? — спрашивает, будто угадав мои мысли.

Я лишь плечами пожала.

Да, хотелось бы всё вернуть, но это невозможно. Теперь это будет по-другому. У него нет воспоминаний о нашем общем прошлом, у меня есть. Я многое знаю из его привычек, которые могли позабыться или измениться, он же, не знает обо мне почти ничего.

Это как начать жить с чистого листа. Для него с чистого, а у меня всё будет подвергаться сравнению, будет чего-то не хватать.

Что если он так и не вспомнит наше прошлое, а его симпатия не возродится, не перерастет в нечто большее? Или я разочаруюсь?

Страшно.

Похоронить прошлое страшно. Знать, что могла вернуть любимого, но не сделала этого. И заново начинать отношения тоже страшно.

— Подумай, — произносит, явно видя мои сомнения. — Я свободен. Вдруг что-то да выйдет.

Вот так. Не ура, мы будем вместе как же я тебя обожаю, а — вдруг что-то да выйдет. Ещё и выбор оставил за мной. Я-то надеялась, что он примет решение сам, освободит меня от этого решающего шага.

— А пока… Ты ответишь на мой вопрос? — спрашивает.

— Какой? — растерялась я.

— Ты заметила что-то странное в поведении пришельцев?

Ну да, работа превыше всего!

— Да, — выдохнула я, и поведала о своих наблюдениях, и о считанной информации.

— Реакция на тебя замечена ещё в лагере. В городе мы лишь подтверждение получили. А вот их знания… Значит, ранее, когда ты входила в физический контакт с пришельцами ничего подобного не происходило, пока ты не попыталась оторвать особь от человека в процессе “нападения”, — тактично сформулировал он.

— Да, — киваю.

— Надо на других испытать…

Меня аж передёрнуло.

— Я не горю желанием.

— Речь не о тебе, надо чтобы кто-то другой так же сделал, посмотрим придёт ли информация? Или это ты у нас уникальна.