За девять месяцев, прошедших с начала войны, мы имели дело с бесчисленным множеством подобных попыток. Изменники прилетали из всех областей системы. Проще было бы сбивать сами корабли, не дожидаясь, когда они окажутся у границы запретной зоны, но мы по глупости заключили ряд военных соглашений, сделавших такую меру проблематичной. На кораблях часто бывали живые щиты – гражданские заложники, не полностью обращенные в идеологию сочленителей. Убийство большого числа гражданских выглядело бы не лучшим образом, и нам приходилось следить за кораблями, но не открывать огня, пока они не попытаются кого-то высадить. Любые спускаемые капсулы считались законной добычей, но лишь после того, как войдут в запретную зону, включавшую орбиту Деймоса, внешнего из двух крошечных марсианских спутников.

Чтобы ликвидировать эти капсулы, требовалась безупречная работа орбитальных систем слежения и орудийных платформ, и за последнее время они накопили изрядный опыт. Эффективность перехвата теперь составляла девяносто шесть процентов, то есть успешной бывала от силы одна попытка достичь поверхности из двадцати. Враг знал об этом не хуже нас, именно потому он все чаще пользовался обманками. В ответ мы установили больше пушек и усовершенствовали алгоритмы различения целей.

При таких мерах у этой новой капсулы практически не оставалось шансов.

Когда она оказалась в радиусе действия систем слежения, те выпустили лазерные лучи в сторону каждой из двадцати возможных целей. Фотоны отразились от их корпусов и вернулись назад. Измерив фазовые смещения между переданным и отраженным светом, можно было обнаружить едва заметные колебания внутри капсул. Лишь из одной исходил сигнал особой формы. Анализ Фурье показал, что он соответствует сердцебиению шести человек. Соответствующим образом изменив приоритеты, пушки сосредоточили внимание именно на этой капсуле, игнорируя остальные девятнадцать. Вряд ли стоило сомневаться, что рано или поздно сочленители найдут способ обманывать детекторы сердцебиения.

Пушки выплюнули высокоскоростные рельсотронные снаряды. Попасть в цель удалось не сразу – капсулы меняли направление, что осложняло прогнозирование траектории. У нас имелось лучевое оружие – более мощная версия лазерного детектора, – но его было трудно разворачивать, оно медленно заряжалось и не так быстро поражало жертву, как один хорошо нацеленный снаряд. Все-таки численный перевес был на нашей стороне. При наличии многих орудий, расположенных вокруг Марса на разных орбитах, в системы слежения можно было одновременно загрузить несколько разных прогнозных траекторий.

Рано или поздно – пусть даже в девятнадцатый раз из двадцати – одна из пушек сделает верный выстрел.

Одна за другой превращались в ничто обманки. Как правило, для поражения хватало единственного снаряда. Три вероятные обманки прорвались в верхние слои атмосферы, но системы слежения показали, что ни одна даже не пыталась замедлиться, прежде чем врезалась в поверхность на скорости несколько километров в секунду.

Осталась двадцатая – та, в которой бились сердца.

Какое-то время ей везло. Миновали три четких интервала, каждый из которых длился секунды, когда одна или несколько пушек спокойно могли сбить капсулу. Пушки развернулись, их магнетронные стволы вновь изготовились к стрельбе.

Но пушки так и не выстрелили. Сработали системы соблюдения соглашений, временно переведя орудия в безопасное состояние. Часть территории Марса, даже почти полностью заброшенной, оставалась под юрисдикцией демархистов, и артиллерии запрещалось стрелять, если траектория огня пересекала любую из этих зон.