Сначала была Элеонора. Анне даже не пришлось ничего делать — девочка сама сломала себе шею, катаясь на лошади. Она была бесплодна, и Генрих не слишком горевал о её смерти, уже через несколько месяцев утешив себя браком с другой.

Вторую жену короля звали Кэтрин, и с ней дело обстояло сложнее. Какое-то время Анна всерьёз думала о том, что этот брак сложится. Она не знала тогда, радовала ли её эта перспектива или печалила — ведь рождение наследника означало как свободу, так и нищету.

Ответ на этот вопрос Анна нашла неожиданно, когда, застав супругу с любовником, Генрих приказал отрубить ей голову.

В ту ночь он пришёл к Анне с руками, испачканными в крови, и глазами, горящими, как глаза болотного льва. Он был зол и нежен одновременно, и Анна поняла, что хочет сказать король: с ней будет так же. Если она разочарует.

С тех пор Анна поняла, что мало быть той, кто понравился королю. Ей придётся оставаться той, кто пленил сердце Генриха, что бы она ни выбрала — золотую клетку или свободу без титула и денег. Потому что иначе она просто умрёт.

Сделав это открытие, Анна сделала и ещё одно — она не боялась смерти. Ей было всё равно. Куда больше она боялась проиграть королю, подчиниться ему и быть убитой по его воле, — и она играла, как умела, все последующие два года.

До тех пор, пока Генрих вновь не поставил вопрос о браке. Поставил неловко, будто был не королём, а лакеем, и Анна ответила ему, что тот может делать всё, что пожелает.

Генрих не преминул воспользоваться этим дозволением и приволок во дворец новую жену. Но Анна знала, что её ответ лишь распалил короля. Генрих не терпел рядом тех, кто не принадлежал ему телом и душой, и до тех пор, пока хотя бы кусочек Анны принадлежал ей самой, у неё был шанс выиграть в этой войне.

Анна знала, что грань, по которой она ходит, предельно тонка — потому что если она пожелает удержать недоступным королю слишком многое, то рискует отправиться вслед за Кэтрин. А если удержит слишком мало — разделит судьбу Элеоноры. Но она была уверена, что удержится на этой тонкой, как лезвие шпаги, дороге.

Она была уверена до тех пор, пока там, в тронном зале, не почувствовала на себе взгляда Виктора. Взгляда, который согревал её до сих пор, хотя в нём не было ни грамма тепла.

Анна поднесла к губам кубок с подогретым вином и улыбнулась. Новые фигуры сулили новое удовольствие от игры.

***

Виктор стоял у окна, глядя на дождь, стучавший по глади пруда. По другую сторону от флигеля, выделенного ему королём, расположился каменный грот, но встреча, назначенная в гроте в два по полуночи, сорвалась.

— Мне кажется, нам нечего тут делать, — сказал Виктор, не оборачиваясь.

— Всё ещё может пройти успешно, милорд, — услышал он голос из-за спины.

— Всё кончено, Мишель. Ещё не рассветёт, как мы услышим его крики. Остаётся только радоваться, что он не знает наших имён.

Тот, кого звали Мишель, шагнул к окну, и тусклый свет луны озарил молодое лицо, принадлежавшее человеку, которого Виктор привык представлять, как своего пажа. Мало кто знал, что Мишель, всегда носивший простые камзолы и неразлучно следовавший за Виктором по пятам, вовсе не воспитанник Виктора — а его воспитанница. Девушка, которую он подобрал и спас много лет назад. Несмотря на молодость, Мишель обладала цепким взглядом того, кто успел повидать смерть.

— Тем более наш отъезд будет выглядеть неудобно.

Виктор помолчал и кивнул. Он всё ещё не смотрел на спутницу, предпочитая вглядываться в украшенный гирляндами парк, где он вырос, и где теперь бывал так редко.