— Ваше величество, — Виктор остановился перед троном и поклонился — без той почтительности, какую хотел бы видеть Генрих, но и не давая повода упрекнуть себя в невежестве, — мои поздравления. Вы снова намереваетесь исполнить семейный долг? От всей души желаю вам удачи в этом деле, безусловно, непростом.

Генрих прищурился и скрипнул зубами.

— Вам следует больше думать о своей семье, герцог.

— Ваше Величество предлагает и мне жениться?

Виктор прекрасно знал, что этого Генрих не только не предложит, но и никогда не позволит.

— Я предлагаю вам позаботиться о благополучии вашей матери, прежде чем раздавать сомнительные комплименты.

— Я польщён тем, что ваше величество так беспокоится о герцогине. Уверяю вас, с её здоровьем всё прекрасно — и будет так же в ближайшие двадцать лет. Ибо стены наших фортов высоки и сложены лучшими мастерами, чего и вам, ваше величество, желаю. И своё пожелание подкрепляю делом, — Виктор снова поклонился и протянул королю свиток, который Генрих принял с такой осторожностью, словно ему предлагали погладить змею.

— Что это? — Генрих пробежался взглядом по бумаге, не слишком скрывая, что и не думает её читать.

— Это письмо об окончании строительства форта Ле-Кур на острове Душ. Того, о котором мечтал ещё ваш отец. Как и мой.

Генрих скрипнул зубами ещё раз. Сам он не разделял надежд отца относительно экспансии на материк. Ему вполне хватало того, что дарила королевству земля Кариона. Однако, именно это зачастую служило поводом для части аристократии упрекать его в инертности и отсутствии сильной воли — так же, впрочем, как другая её половина упрекала герцога Корнуолльского в излишней склонности к риску.

— Благодарю, — сухо сказал он и передал свиток стоявшему рядом слуге.

Виктор ещё раз с усмешкой поклонился и направился к выходу.

Он успел сделать не более двух шагов, когда взгляд его упал на Анну, стоявшую в стороне от других гостей.

Торжественная часть подходила к концу, и многие разбились на кучки, каждая обсуждала свои дела. И только Анна стояла в одиночестве, всё так же глядя на короля из-под полуопущенных век.

Теперь, когда разговор Генриха с его непризнанным братом был завершён, Анна невольно перевела взгляд на гостя, которого ей не доводилось ещё видеть при дворе.

Анна была при короле уже восемь лет, с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать. Она присутствовала на всех торжествах и личных встречах — Генрих словно опасался оставить её в одиночестве хотя бы на минуту. Но Виктор не бывал на балах, устроенных его величеством. Он устраивал свои, в пику монарху, но на них не присутствовали ни король, ни Анна.

Анна слышала о том, кто называл себя братом короля. О Викторе говорили, что он груб и нелюдим, жесток и алчен.

Анна невольно улыбнулась, когда поймала взгляд Корнуолльского. Нет, этот человек не мог быть так коварен, как о нём говорили. Не более, чем сама Анна.

***

Поздно вечером, сидя в своих апартаментах — пустых и тёмных от подступавшего со всех сторон одиночества, Анна вспоминала этот вечер и все другие вечера, на которых должна была видеть, но никогда не видела Виктора из Корнуолла.

Анна перебирала в голове сплетни и слухи, размышляя, что же из слышанного правда, а что нет.

Генрих был прав, Анна не думала о нём — но не потому, что не чувствовала ничего к своему благодетелю. Анна давным-давно, ещё в тот год, когда Генрих забрал её из семьи, запретила себе думать о ком бы то ни было с любовью.

Простое правило действовало идеально. Оно не позволяло замёрзнуть холодными зимними ночами, когда за окном выстукивал тихую песню дождь, а единственного, кто смел, входить в её комнаты, согревали чужие объятия.