- Вы издеваетесь?

- Нет, но и не хочу тратить время на трупы, - равнодушно пожал плечами психотерапевт.

- Так я вас не держу, - обиженно надула губы.

- Знаю, - апатично кивнул Шлёма. – Но меня вызвали, - констатировал факт, не больше. - Я обязан наблюдать за вами. Так что, немного посижу... –-- Хотя, проще упечь на принудительное лечение в клинику. Знаете, мне нравится эта мысль всё больше, - задумчивый тон испугал не на шутку.

Меня прошибло холодным потом, а потом по телу прокатился жар.

- Вы этого не сделаете! – категорически заявила и для убедительности мотнула головой.

- А кто помешает? – наигранно ровно огляделся Шлёма. - Я специалист высшей категории, моё мнение уважается в наших кругах. Любой суд, любая комиссия прислушается к заключению психотерапевта, который, к тому же, наблюдал вас до рецидива.

Поджала губы и с твердолобой решительностью уставилась на противоположную стену. Некоторое время молчала – был безмолвен и Эпштейн. Он, вообще, словно утратил интерес к происходящему.

- Вы жестоки, - обронила устало, когда осознала простую истину – Шлёма никогда не лгал, не прикидывался другим и не внушал ужаса. По сути, был единственным, кто смотрел как на человека. Был другом, как бы смешно ни звучало. И сейчас... не собирался лебезить и упрашивать одуматься – давал выбор и был готов принять любой.

- Я реалист! – отрезал холодно мозгоправ. - Мне казалось, - сделал паузу, чуть подался назад, сложив руки на груди, - у вас всё наладилось. Вы снова увидели смысл жизни.

- Так и есть, - не могла не согласиться, - я по-прежнему считаю, что дети – для меня всё, вот только не переживу, если с ними что-то случится.

- Вам угрожали? – продолжал хмуриться Эпштейн.

- А вы разве не ковыряетесь в моей голове? – озадачилась в свою очередь.

Шлёма помрачнел сильнее:

- Расскажу секрет, - лился ровно его голос. - Хоть и не совсем он таков, но мы стараемся о нём не говорить во всеуслышание: фантош не может стать чьей-то ещё кроме хозяина.

- Но я свободна, - промямлила удивлённо.

- Но ваш разум нет. Вы навсегда останетесь одержимой своим кукловодом, - ткнул в жуткую правду. - Вмешательство в ваш разум другим оборотнем обречено на провал. Вы закрыты для остальных.

- То есть, - даже немного полегчало, - моё сознание блокировано? Больше никто не сможет ковыряться в моей голове? Подчинить себе?

- Никто, – заверил с мягкой улыбкой Шлёма. – Из разумных, - добавил чуть замявшись. – Для того, чтобы проникнуть в лабиринты вашего разума ,нужна невероятная сила. На моей памяти таких отчаянных тварей не встречалось.

- А разве не все чистокровные сильны одинаково?

- Нет, - качнул головой Эпштейн. – Большинство просто физически сильнее обращённых и, естественно, других тварей, населяющих планету... А некоторые, - выдержал паузу, - обладают весьма внушительными способностями. В общем, кто меньше, кто больше, и тут не угадать в какой семье родится наиболее одарённый. Для нас рождение ребёнка - бесценный дар.

- И поэтому с лёгкостью расправляетесь с другими?

- Мы не идеальны... - развёл руками психоаналитик. - Убиваем безжалостно, но защищаем самозабвенно, порой ценой собственной жизни. Если бы вы были частью нас, знали.

- Ну уж нет, спасибо, - рьяно мотнула головой. Такая перспектива пугала не меньше встречи с Демьяном. Особенно после того, как он объяснил последствия обращения человеческой особи в тварь. Пресмыкаться перед кукловодом, стелиться без воздействия на психику, по собственной воле, категорически не прельщало. Это гораздо хуже чем быть фантош - хуже психологической неволи! Несколько минут молча переваривала услышанное, и осторожно озвучила нагрянувшую мысль: - Тогда как без ковыряния в моих мозгах вы настолько ясно улавливаете суть проблемы?