Посылочку им, разумеется, выдают. И через пять минут Всеволод Алексеевич уже увлечённо роется в коробке, рассматривая яркие пакетики с конфетами и баночки с конфитюром на фруктозе. Довольный, как ребёнок, получивший новогодний подарок. Как и договаривались, сам несёт коробку домой. По дороге Сашка всё-таки решается задать мучающий её вопрос:

– Всеволод Алексеевич, а от меня действительно пахнет табаком?

Чёрт бы подрал этого деда. Она ведь всегда переодевается. И руки моет. Волосы у неё короткие, вряд ли хранят запах. Может, у деда просто пунктик? Мало ли как его глючит. Может, он всем женщинам одно и то же выдаёт. Но Всеволод Алексеевич как-то странно ухмыляется.

– Что? Пахнет?!

Кивает.

– Предупреждая твой сеанс самобичевания, замечу, что мне нравится запах табака. И если ты не станешь курить в спальне, то ничего не случится. Я и сам бы с удовольствием курил, если бы мог. И сигарета в женской руке мне нравится. Вот такой я извращенец. Это чертовски сексуально.

Сашка тихо ойкает. А он смеётся. И берёт её под руку, потому что дождь усиливается, а зонт у них по-прежнему один.

***

– Можно, Всеволод Алексеевич? – Сашка замирает на пороге.

Глупо, конечно, стучаться в спальню, где ты ночуешь чаще, чем в своей собственной. Но она встаёт гораздо раньше его, и если потом требуется зайти назад, то стучится. И он прекрасно знает, зачем она пришла, не дождавшись его появления на кухне. И сразу мрачнеет. Он сидит на краю кровати, только что из душа, влажные волосы зачёсаны назад, в синем махровом халате, и даже в нём выглядит артистом, хоть сейчас на сцену.

– Опять? Всё чаще и чаще. Скоро каждый день начнём менять!

– Неделя прошла, Всеволод Алексеевич.

Сашка сама предпочла бы, чтобы это происходило реже. Лучше вообще никогда. Никогда у доктора Тамариной не дрожали руки, никогда ничего не ёкало, даже в бытность студенткой-практиканткой. А сейчас и опыта завались, и рука набита до автоматизма. Но только не с ним. Иногда Сашке кажется, что легче было бы нанять медсестру. Но он же никого к себе не подпустит. И зачем она ему тогда нужна?

Всеволод Алексеевич тяжело вздыхает и скидывает халат. Дозатор инсулина лежит на тумбочке, он может не подсоединять его около часа. Вполне хватает, чтобы спокойно принять душ и не спеша одеться. Электронная коробочка цепляется на пояс брюк, а ночью он кладёт его рядом на постель. Очень удобная штука, если бы не еженедельная замена канюли – иглы с фиксатором, через которую инсулин поступает в организм. Одна неприятная процедура в неделю при её установке, вместо ежедневных многократных инъекций. Чудеса техники и электроники. Проблема в том, что он совсем не переносит боль. И Сашка чувствует себя последней сволочью, когда приходит к нему вот так, по утрам понедельника.

Он, конечно, молчит. Всё-таки большой мальчик. Отводит взгляд, пока она снимает старую канюлю и обрабатывает место прошлого прокола. Заживать оно будет ещё дня два, поэтому новую надо ставить как можно дальше, на другую сторону живота. Иногда ставят на руку или на бедро, они пробовали по-разному, но ему так неудобно: на руке постоянно задевает, а на бедре ещё больнее. Технологии шагнули далеко вперёд, устанавливается канюля одним щелчком, чтобы пациент мог справиться сам. Более молодые диабетики обычно справляются. Но в его случае уже моторика не та.

– Сейчас сделаем и на неделю забудем.

Сашка повторяет одно и то же каждый раз, привычно его забалтывает, прикладывая к животу ватный диск, щедро смоченный лидокаином. Методика, подсмотренная когда-то у педиатров. Взрослые терпят, но только не это сокровище.