Дверь почтового отделения он открывает царственным жестом. Пропускает её вперёд. К счастью, дождь смыл вечных бабулечек, желающих оплатить коммунальные услуги. У стойки только один влагоустойчивый дед заполняет какие-то бланки. Сашка встаёт за ним, жестом предлагая Всеволоду Алексеевичу сесть на стул. Всеволод Алексеевич отрицательно качает головой и остаётся стоять у неё за спиной. Не устал, хорошо. Правильно она сделала, что вытащила его из дома.

Дед всё ещё возится с бланками, никак не разберётся, в какой графе что писать. Обычный дед, не слишком ухоженный, неприятно пахнущий, и Сашке даже не хочется анализировать природу этого запаха. С жёлтыми длинными ногтями и трясущимися руками. А ведь ему может быть даже меньше лет, чем Туманову. Сашка уже не раз убеждалась, что важен не год рождения, а то, как человек себя держит. Подумала и тут же устыдилась своих мыслей. Ей хорошо рассуждать. Может быть, дед одинокий. Может, у него нет никого, готового следовать по пятам днём и ночью. Гладить рубашки и стричь ногти. Впрочем, с маникюром Всеволод Алексеевич справляется сам. И следит за собой тоже сам. И гладит он лучше, чем Сашка, у которой вечно на каждой брючине по пять стрелок получается. К стирке она его не подпускает, даром что у них стиральная машинка. Порошки, кондиционеры – всё это серьёзные раздражители для дыхательных путей. Но в любом случае их двое. И у каждого есть как минимум одна причина чисто одеваться, аккуратно причёсываться и прямо держать спину. А деда, может, никто дома не ждёт.

– А здесь что писать? – в пятый раз спрашивает дед у почтовой работницы, которой нет до него никакого дела.

– Ну я же вам всё сказала! Не отвлекайте, я почту отправляю!

Сашка заглядывает деду через плечо, придвигаясь чуть ближе.

– Вот тут дату и подпись, – показывает пальцем.

Дед резко оборачивается:

– А ты чего лезешь? Спрашивали тебя? Ишь ты, курвица! Табачищем от тебя, как от пепельницы, несёт. А потом у таких, как ты, дети без ушей рождаются!

Сашка на мгновение теряется. Давно она не работала с таким контингентом, поотвыкла от проявлений старческой деменции. Пытается соотнести услышанное с реальностью, найти причинно-следственные связи в неожиданных претензиях деда.

И в следующую секунду видит, как тяжёлая рука Всеволода Алексеевича сгребает деда за грудки:

– Слышь ты, м..к недоделанный! Сиди дома со своим маразмом и пей галоперидолчик! Ты как с женщиной разговариваешь? Думаешь, если до седой жопы дожил, то всё можно? Старость нужно уважать? Ну так я тебе на правах старшего сейчас как въе…

И всё это красивым, поставленным баритоном, надо заметить. Договорить Всеволод Алексеевич не успевает, деда как ветром сдувает. Даже бумажки свои забыл недозаполненные. Почтовая работница поднимает голову от стопки писем и без всяких эмоций констатирует:

– Как хорошо, что вы его прогнали. Может, сегодня не вернётся. Каждый день сюда шастает и скандалы закатывает. Следующий!

Сашка всё ещё в оцепенении, поэтому Всеволод Алексеевич молча берёт из её рук паспорт и кладёт на стойку:

– Выдайте нам посылочку, будьте любезны. На фамилию Тамариной.

Он само обаяние. Народный артист, интеллигент, франт. Который ну никак не мог произнести все те реплики, прозвучавшие в адрес деда. Сашка сто раз себе напоминала, в какой среде прошло детство маленького Севы. Послевоенная Марьина Роща – самый криминальный район Москвы. Да и шоу-бизнес – не институт благородных девиц и не кадетский корпус. И он совершенно прав, дементные агрессивные деды понимают только силу. Бить их, конечно, нельзя, но разговаривать надо жёстко, иначе не поймут. И всё-таки…