– А что ещё? – тоскливо отзывается она.

– А почему бы тебе не попробовать раф? Например, пряничный? – вдруг выдаёт он, и Сашка чуть не роняет свой экземпляр меню. – Что? Он готовится на основе сливок, и кофеина там самая малость. Ты попробуй! Ну сколько можно мочу молодого поросёнка хлебать?

Нет, никогда она не привыкнет к его фокусам. И к сочетанию несочетаемого. Только уверится, что он динозавр, шарахающийся от техники, как он выдаст что-нибудь такое гламурное. Раф! Он такие слова-то откуда знает? Про сравнения её напитка с хрестоматийной жидкостью она вообще молчит.

– Давайте раф, – соглашается она. – Если что, сами меня домой потащите. Буду нагло виснуть на вас всю дорогу.

– Без проблем, – серьёзно кивает он. – У меня богатый опыт. Правда, барышни по большей части напивались не рафом. А одна… Впрочем, ладно.

Он умолкает на полуслове, но по потеплевшему взгляду Сашка понимает, что воспоминания приятные. Значит, речь не о Зарине. Хотя кто знает. Были же у них когда-то и нормальные отношения.

– Ну рассказывайте уже, раз начали!

– А ты не будешь, как гимназистка, краснеть? – ехидно ухмыляется он. – Смотри мне. Её звали Бэлла. Я звал Белочкой. И она была очень маленькой. Мне по грудь. Мне всегда нравились маленькие женщины, но эта била все рекорды.

Сашка удивлённо вскидывает брови и не может удержаться от комментария:

– То-то в вашем коллективе одни лошади работали!

– А при чём тут работа?! Сашенька, это основы сценографии. Бэк не должен быть ниже меня, а я дядька не маленький. Так вот, Белочка была миниатюрной. И при совершенно детской внешности обладала стальным характером. Подобное сочетание меня с ума сводило. Но возникал один технический нюанс. Гулять вместе, если она не надевала каблуки, было совершенно невозможно. А на каблуках она ходить не умела и надевала их только из-за меня. В итоге натурально висела на моей руке во время всех прогулок. Смотрелось очень забавно и очень мило. До тех пор, пока однажды мы не встретили моего приятеля. И он не спросил, почему я не знакомлю его с дочкой.

Сашка качает головой. Сомнительные какие-то у него приколы. А у него нечитаемое выражение глаз. Вроде бы и грустно ему, и радостно от воспоминаний.

Всеволод Алексеевич задумчиво мешает ложкой в чашке, хотя мешать там нечего, у него же просто кофе без сахара, и испытующе смотрит на Сашку:

– Саша, а почему у тебя Соколовский вызывает такую агрессию?

– А у вас? – не остаётся она в долгу.

И тут же прикусывает язык. Вот что делать с её отвратительным характером? Она может с ним нормально общаться, только когда он болеет. В позиции доктора она человек. А без белого халата, пусть и условного, острая на язык стерва. Благо что Туманов на её выпады не особо реагирует. Сидит, усмехается.

– Ну со мной-то всё понятно. Банальная стариковская зависть. Не прочь бы я сейчас покататься взад-вперёд по побережью, да ещё с уверенностью, что везде соберу залы. Вот посмотри, ради интереса, в своей волшебной говорилке, в Сочи он в каком зале выступает?

Сашка достаёт телефон, воздерживаясь от комментария, что у Всеволода Алексеевича точно такая же «говорилка». Ей не сложно.

– В «Фестивальном».

– Вот! Я же и говорю, самоуверенный молодой человек. Знаешь, какой это страшный зал? В нём со всех мест открывается панорамный вид на море! И огромные балконы с барами, кафе, соединённые с залом. То есть люди могут пойти в бар прямо посреди твоего концерта и дослушивать твою гражданскую лирику уже оттуда, за чашкой кофе.

– Ну и что? Сейчас много таких залов специально строят, со столиками, с обслуживанием. Вы так возмущаетесь, как будто никогда корпоративы не работали.